Когда она приходит, я несколько дней болею.
На что это похоже? Это как в юности - сильные чувства, захватывающие меня целиком. Ни о чем другом не могу думать, перед глазами только ее лицо - такое красивое, такое тонкое, такое... Ее черные глаза, которые прячутся под прядью челки и иногда обжигают все внутри меня своим молниеносным взглядом. Я волнуюсь. Я вся горю. Я желаю ее. Я боюсь ее. Мне кажется, я люблю ее.

Что делать? Прекращать терапию? Прекращать терапию! Прекращать??? И я больше не буду видеть ее раз в неделю... Не буду говорить с ней... Не буду испытывать вместе с ней минуты человеческой близости, тревогу и волнение на уровне груди... Это кажется совершенно невозможным.

Она пришла ко мне еще восьмиклассницей. Позвонила в психологический центр, где я работала психологом-консультантом, и записалась на прием через секретаря:
- Как тебя зовут? Из какой ты школы? И какая у тебя проблема?
- Я влюбилась в девочку...
-...(Пауза).
- Я не знаю, что мне делать. Мне хочется умереть.

Наш секретарь - Наталья Дмитриевна - женщина пенсионного возраста, без какого-либо психологического образования, но с тонкой душой, - приняла трудное, но единственное в той ситуации решение:
- Хорошо, я попробую записать тебя без родителей .

Так она попала ко мне на прием. Только через четыре года, когда наши отношения прошли через обиды и злость друг на друга, откровенность и слезы, расставания и возвращение ее ко мне уже по домашнему телефону, она призналась: «Я сидела перед кабинетом, и впервые в жизни без родителей пришла просить помощь у взрослого человека, который называется психологом. Я даже не представляла себе, как может выглядеть этот психолог. И я надеялась... Но не эта же молодая красивая женщина?!.. Господи! Только не эта молодая красивая женщина!! Эта?!!!»
И я тогда была сражена наповал. По роду своих занятий я принимала подростков, которых приводили в центр родители, - пьют, курят, колются, не ночуют дома, уходят из школы... Можете представить - как они выглядели! И вдруг тут это чудо. Хорошенькая отличница, в которой все - от аккуратной кофточки до правильно построенной речи - выдавало хорошее воспитание и высокий для ее лет уровень интеллектуального развития.

Она волновалась, краснела, сдерживала в себе тревогу, и все же тупиковая жизненная ситуация заставляла ее говорить:
- Я влюблена в девочку из моей школы. Из девятого класса... Она необыкновенная. Она такая красивая, такая умная, такая хорошая... Только она избегает меня...
- Ты хотела бы с ней дружить? - я понимала, что то, о чем я спрашиваю, как-то глупо и не про то, что под ее волнением и смущением есть какая-то острая боль, и вина, и сильная тревожащая «неправильность». Но как мне спрашивать об этом?..
- Да, я хотела бы с ней дружить. Но по-другому... Я влюблена не только в ее душу, но и в ее тело...

Бред! Бред! Что она говорит?! Она сама-то понимает - что она говорит?! Ну, конечно, это просто то, о чем она наслушалась с экрана телевизора - модные нынче разговоры о голубых и розовых... Хочет выделиться. Хочет решить этим свои проблемы в контакте с родителями. Интересно, с кем? С отцом или с матерью? Все это проносилось у меня в голове с бешеной скоростью. А она продолжала:
- У меня много друзей. И парней, и девчонок. Есть парень, который влюблен в меня. Но с ним я только дружу. Он меня не волнует. Ну, понимаете, не волнует мое тело. А ее я хочу. Меня так тянет к ней. Меня так трясет от волнения, когда я ее вижу...

Я слушала ее рассказ, кивала, задавала контактные вопросы, а сама все просчитывала версии у себя в голове:
Версия первая : У нее на самом деле проблемы во взаимоотношениях с матерью: нет близости, тепла, любви, вот она и ищет все это в отношениях с этой идеальной девочкой.

Версия вторая : Проблема во взаимоотношениях с отцом (или с братом?).
Например, психологическая травма, не позволяющая создавать близость с мальчиками.
Может быть, вообще отца никогда не было?

Версия третья (вовсе не психологическая): А может быть, это тот самый чисто физиологический случай с геном гомосексуальной любви в крови. И тогда... И тогда что???

Но это вертелось у меня в голове. Для гештальт-психолога это дело пятое. Что у меня на уровне чувств? А в этом диапазоне у меня творилось нечто... сильно волнующее, захватывающее меня целиком, поднимающееся горячей волной от живота до горла.

Но она продолжала:
- Я попробовала подойти к ней один раз, другой, пробовала дарить ей подарки, пробовала писать письма. Все бесполезно - она избегает меня. И я не хочу жить. Все становится бессмысленным, если...
Понимаете, я ведь даже ни с кем не могу поговорить об этом. Вы - первый человек, кому я все это рассказываю. Может быть, я - ненормальная? - все было в ее глазах: испуг, боль, удовольствие - одновременно.

Как тут про родителей? Мне кажется, я превратилась просто в зеркало. В зеркало, которое все, до последнего нюанса чувств, отражало ее. Я переживала страх, боль, невероятное тепло и сочувствие к ней. И еще понимание. Мне кажется, это тоже чувство.

Эта моя девочка-клиентка со всеми своими страстями и страхами одна. Совершенно одна. И я, уже умудренный опытом терапевт, владеющий техниками и теорией, не нашла ничего лучшего в тот момент, как просто рассказать ей все, что произошло со мной двенадцать лет назад, когда я переживала трагедию своей собственной любви. После этого я уже вышла замуж, многое прожила в своих отношениях с мужем...

Сейчас я уже не помню, как она слушала меня, какое выражение лица у нее было. Когда я закончила - между нами повисло такое молчание, которое бывает только у людей, доверяющих друг другу настолько, что они не боятся чувствовать молча.

То, что унесла она из моего кабинета в эту первую встречу, трудно, наверное, назвать просто поддержкой. То, с чем осталась я после ее ухода, можно описать словами - «потрясение» и «страх».

Про ее родителей мы поговорили потом. На следующих встречах. Благополучная семья - интеллигентные мама и папа, есть еще младший брат. Нет, проблем во взаимоотношениях нет. Больших скандалов и запретов не бывает. Получается обо всем договариваться.

- Дело не в родителях, Елена Владимировна, я объясняю Вам. Дело во мне самой и моих отношениях с любимой девушкой...

И мы работали на ее осознаваемую потребность. После того, как удалось пережить на наших сессиях и между ними проблему непонимания «подруги», принятие себя с этими странными, непохожими на других, чувствами, выйти из депрессивного состояния, Арина исчезла.

Прошла весна, лето и осень, и она вновь нарисовалась у меня в кабинете. На этот раз больше всего ее тревожила она сама: «Я одинока. Одинока не потому, что у меня нет друзей. Одинока потому, что чувствую себя непохожей на всех них. Девчонки сплетничают о парнях, заводят романы, а мне это неинтересно. Попробовала со своим парнем, влюбленным в меня, обсудить это. Рассказала о своих желаниях любить женщину. Он был удивлен. Но, по-моему, понял. Он обещал помочь мне познакомиться со взрослой женщиной, кажется проституткой. Это не то, что мне надо. Но хочется хоть как-то двигаться, реализовывать себя, искать... Понять, что в моих желаниях - истинно, а что придумано...»

Во второй раз я удивилась этой девочке: она учится в девятом классе, а рассуждает и чувствует на все двадцать, и может быть, тридцать лет - когда приходит истинная глубина переживания себя и своей индивидуальности в этом мире?

И мы продолжили нашу психологическую работу. Я опять пробовала исследовать ее детскую историю, и опять она не видела в этом ничего, помогающего ей понять себя. Однако, теперь у нее было больше мужества, силы и терпения, чтобы шаг за шагом проходить в глубинные слои своей личности и своего бессознательного, где действительно больно, одиноко, непонятно и страшно. Мы рисовали, говорили, проигрывали роли. Она пробовала брать в жизнь новые стратегии поведения и полученный опыт переживания своих чувств во время сессии. С завидным упорством, как бы ни проблематизировала ее я, как терапевт, она все больше приходила к ощущению себя лесбиянкой. Она все больше принимала в себе эту часть и все больше успокаивалась по этому поводу. Казалось - и правда, это давало ей столько энергии, столько удовольствия, что даже удивляло и пугало меня. Мое твердое внутреннее убеждение, что это ее блажь, вторичная выгода, замещающая потребность, - «это пройдет, как только нам удастся обнаружить истинную, базовую, фрустрируемую пока потребность...» - это мое терапевтическое убеждение все чаще казалось мне самой мифом.

Я шла ва-банк: брала супервизию у Нифонта Долгополова и Георгия Платонова – моих коллег, стимулировала ее на отношения с мальчиками, обсуждала непростые перспективы ее будущей жизни, игнорировала ее лесбийскую часть вовсе, работая про другое - ничего не помогало. И так и эдак выходило, что построить близкие, настоящие, любовные отношения с женщиной - ее истинная потребность. И тут я встретилась лицом к лицу с тем, что называется в терапии «материнский контрперенос» - страх и ощущение бессилия... - вот то, что я ясно чувствовала на этом этапе терапии.

И я договорилась с Нифонтом о совместной сессии. Точнее, чтобы он поработал с ней, а я наблюдала. Может быть, со стороны мне удастся увидеть что-нибудь новое? Что-нибудь из того, что я не использую в пользу ее гетеросексуального поведения.

На встречу с мужчиной-терапевтом она пришла как боец. В косухе, чуть ли не в цепях - было видно, что смущение она прикрывает нарочитой грубостью. «За эти полтора года она изменилась даже внешне», - подумала было я. И посмотрела на Нифонта. Он был как никогда расслаблен; весел и, по-моему, возбужден. Он с первой минуты стал общаться с ней, как со взрослой женщиной. Вот чего не хватало мне! Быть мужчиной. И этим вызвать в контакт ее женскую (в смысле откликающуюся на мужчин) часть. Я уже внутренне потирала ладони от удовольствия. Я уже заготовила речь: «Нифонт, все-таки - ты - супер! Все-таки ты профессионал от Бога, как ты все чувствуешь, как ты с первой минуты реагируешь бессознательно именно так, как необходимо... Именно про то, что нужно...» Но что такое? Куда девается на глазах это сексуальное напряжение между ними? Что моя клиентка? А моя Арина всем своим видом говорила: «Все это хорошо, конечно. Мне нравится, что я Вам нравлюсь, но мне бы не про это вообще...»

В результате Нифонт, по-моему, не выдерживает: «Ты мне прямо скажи - ты спала с кем-нибудь в реальности, с женщиной ли, с мужчиной ли - все равно? Нет?! Вот я смотрю на тебя - красивая молодая женщина... Классная такая, привлекательная... Что ты к нам-то ходишь - страдаешь? А не знакомишься и не пробуешь реальной сексуальной жизни?!!..»

После этой сессии она пропала на год.
Пришла вновь в начале 11 класса. Я даже не узнала ее в дверях. Высоченная, с широкими, кажется, накачанными плечами и с цветами в руках.
- Елена Владимировна, я пришла поздравить Вас с днем рождения и договориться о встрече. Мне очень нужно поговорить. Больше всего я жалею о том, что каждый раз не доводила работу до конца. Как только появлялось облегчение - убегала. Теперь я настроена на серьезную длительную терапию. Мне нужна помощь. Я достигла в своих контактах того, чего я хотела. Но от этого не стала счастливой .

… Я была в шоке. Нет, я была уверена, что она придет. Я часто вспоминала ее, когда делилась со своими студентами какими-то приемами гештальт-работы. Я была в шоке не от того, как она изменилась внешне (маскулинная молодая женщина с мужской стрижкой и пиджаком), не от того, как она изменилась внутренне (в школе по-прежнему блестящие успехи, только в каждом слове - уверенность, резкость, напор). Я была в шоке от себя самой.

Меня трясло мелкой дрожью...
Поначалу я задвигала это на задний план, благо, работы с ней в этот раз было предостаточно - она действительно дозрела до настоящего, экзистенциального переживания себя в этом мире. Она так нуждалась в контакте со мной как с психологом и уже близким человеком, чтобы грустить о своем одиночестве, открыто злиться на отца, оказывающего большое давление на психику, наконец, вспомнить свои первые пять-семь лет жизни, когда чувствовала себя брошенной своими родителями.

- Я как будто закапываюсь все глубже и глубже - признавалась она. - Нет, знаете - наоборот, я откапываюсь... Все выходит, выходит... Я как будто снимаю груз со своих плеч. Мне становится легче. А ведь я не часто позволяю себе говорить о своих чувствах.

Она действительно была готова не только чувствовать - глубоко и сильно, но и осознавать, проговаривать и делиться со мной всем, что происходит в ее душе. Настало самое время поговорить о наших отношениях.
Я готовилась к этому разговору десять дней - прислушивалась к себе, проверяла свои «контрпереносы», представляла, как она может воспринять те или иные мои слова о себе. Было совершенно необходимо «вскрыть» тот пласт переживаний, о котором мы мало говорили - или не говорили вовсе - о ее волнении на наших встречах, о моей дрожи и возбуждении. Но самое главное - о наших страхах признаваться в этом. По крайней мере, мой страх захватывал меня при одной мысли об этом разговоре: «как я буду говорить о таких «нетерапевтических» чувствах? Сможет ли она, по сути, совсем еще девочка, правильно понять меня, не испугаться и пройти через это тонкое место в наших терапевтических отношениях?»

Первые 7-10 минут нашей встречи все эти вопросы еще защищали меня, чтобы начать разговор, пока я слушала о том, что у нее происходило за эти дни, с прошлой сессии. Я совсем была уже готова убежать в возникающую тему о проявлении ее слабости, когда возникает необходимость выяснять отношения, как вдруг связала эту ее тему, с тем, что задумывала...
И я начала:
- Как ты себя сейчас чувствуешь?
- Довольно-таки спокойно. Правда, немного неуютно... Из-за освещения. Оно яркое.
- Какую ерунду ты несешь! А от чего на самом деле ты чувствуешь себя неуютно?
- На самом деле я чувствую в себе желание не говорить ни о чем... Поэтому и получается, наверное, такой бред. Такое бывает - в глубине души знаешь, что это тебе нужно, а что-то внутри не дает... Интересно - что это такое, что подавляет во мне желание разговаривать?..
- Я как раз сегодня хотела об этом с тобой поговорить. Она оживилась, расслабилась - сейчас фигурой будет не она, и напряжение спало.
- Я хочу обсудить наши с тобой отношения.
- Хорошо.
- Что ты думаешь по этому поводу? - Длинная пауза. У нее изменяется дыханье:
- Просто проще думать, что наши с Вами отношения являются официальными - психолог, пациент. Это ни к чему не обязывает. Любые другие отношения предполагают взаимный диалог. Я часто обжигаюсь от этого...
-Ты боишься?
- Да. Это часто переходит границы. Я строю с человеком отношения, в которые никто не имеет право вмешиваться. Только мы вдвоем. А здесь я не имею права на это. Я - просто клиентка.
- Да, это более безопасно. Это более безопасно для тех чувств, о которых мы не говорим. Я много думала об этом и хочу тебе о многом сейчас сказать... Я чувствую очень большой страх говорить об этом, но мое желание обсудить наши чувства друг к другу сильнее его. Я хочу сказать тебе несколько вещей.
Первое: я думала о том, что не могу с тобой дальше работать, необходимо передать тебя какому-то другому психологу, потому что я заметила, что часто чувствую рядом с тобой возбуждение. Я ловлю себя на том, что не могу говорить, что боюсь, что говорю неискренне, не присутствую как личность, целиком...
(Мой Бог! Что я испытывала в этот момент! Я была готова провалиться под землю от стыда и страха, и я судорожно вытирала платком мокрые ладони...)
- Мне это, с одной стороны мешает, с другой стороны - я понимаю, что все, о чем ты рассказываешь, очень сильно относится ко мне - в том смысле, что ты очень похожа на меня... И с этой точки зрения я тебя очень хорошо понимаю. Я даже обнаружила, когда думала - кому я тебя могу передать - что не могу найти такого психолога из известных мне, который понимал бы тебя так, как я тебя понимаю. В моменты отчаянья я думала, что обязательно должна это сделать - передать тебя другому психологу, для того, чтобы ты делала настоящую терапевтическую работу для себя. А в другие моменты мне казалось, что именно то, что все это во мне есть, и то, что я могу тебе об этом сказать, может быть для тебя шансом для настоящего изменения твоей жизни...
Как ты воспринимаешь то, что я говорю?

Конечно, можно было догадаться заранее - она среагировала не на мои признания о возбуждении (ведь где-то в глубине души она все это знала!), она обиделась на мою мысль передать ее другому психологу:
- За эти четыре года я привязалась к Вам. Я знаю, что никто из специалистов не сможет дать мне то, что даете Вы...
- Но ты же не знаешь...
- Я чувствую то, что даете мне Вы...

Господи! Она даже здесь ответила словами из моей жизни в ее возрасте - мужчина, моя первая любовь, говорил мне тогда: «Никто не будет любить тебя так, как я. Не потому, что я заранее знаю этих людей. А потому, что я знаю себя».
- Я думаю, что никому уже не доверю то, что доверила Вам. Но если Вам это неудобно - я могу уйти. Я займусь собой сама. Начало положено. Пусть это и будут многие годы...

Это был урок. Она, эта семнадцатилетняя девочка, преподала его мне, почти вдвое старше ее женщине. Я боялась «неприличного», не книжного, а по сути настоящего чувства. Стыдясь своей «неправильности», опасаясь нарушения какого-то там мифического этического кодекса, я, как типичная «училка», стала запугивать ее разрывом нашего контакта. Я не доверяла себе, ей и нашей человеческой близости. А скорее всего, мой страх заслонял мое доверие. Слезы подходили к моим глазам, и я призналась ей в своей слабости - отказаться от нее, чтобы защититься от сильных чувств. И мы стали говорить о доверии и недоверии друг к другу. И даже после этого оставалась какая-то настороженность, какое-то опасение в ней.

- Тяжело...
- Ты можешь сказать, что именно тебе тяжело? Ты вздыхаешь...
- Когда два человека становятся близкими - они становятся самими собой. Но они к этому идут. Мне кажется это невозможным.
- Что именно?
- Я считаю невозможным это - мы становимся ближе только от разговора о наших чувствах.
- Правильно я тебя слышу? - То, что мы говорим о наших отношениях, не делает наши отношения ближе?
- Да.
- Что тогда происходит от того, что мы говорим? Что с тобой сейчас происходит? Ты как будто уходишь...
- Наверное, да. Я удаляюсь телом, а душой остаюсь здесь.
- Тебе страшно?
- Я не знаю - страшно это или нет. Я просто чувствую, что граница появляется. Граница между миром моих чувств и миром сложившихся норм. Это как бы две разных жизни. Но если честно, я склоняюсь к этому - иметь границу.
- К сожалению, я в этом тебе никак не хочу помогать. Потому что я-то как раз думаю, что настоящая жизнь, подлинная, заключается в том, чтобы жить так, как тебе хочется...
- Чтобы разрешить себе удовлетворять свои потребности, нужно прожить жизнь. Мне нужно быть обязанной кому-нибудь, чтобы заслужить это право. Хотя бы положение в обществе, где ты можешь поставить себя так, как тебе хочется.
- Ты говоришь о детском возрасте?
- Скорее всего, да. Нужно сначала отучиться, стать кем-то, потом уже можно жить так, как я хочу.
- Я тебя понимаю. В детском возрасте есть много ограничений. Но и во взрослом возрасте есть много ограничений. Многое такое, что я не могу позволить себе до конца. Но все-таки есть многое, девяносто процентов того, что я даже не замечаю - чего я не позволяю себе. Я сейчас изменила позу и почувствовала, что у меня совершенно затекла нога. А я сидела и даже не обращала внимания - как мое тело живет.
- Наверное, да...
- Я получаю действительно настоящую жизнь для себя, когда я нахожусь в контакте со своими чувствами, когда позволяю себе переживать их, позволяю себе говорить о них, хотя бы с самой собой...
- А я опасаюсь за последствия. Я себя ловлю на мысли о том, что будет мне за это, через что мне придется пройти.
- Да, это и называется ответственностью. Если ты выбираешь что-то - то за это несешь ответственность. Получается, что выбор заключается в том, какую ответственность ты выбираешь. Все равно будет ответственность. Либо ответственность в том, что ты позволила себе жить так, как ты хочешь. Либо ответственность в том, что ты осталась несчастной, в том, что не позволила себе этого, но сделала все «правильно».
- В основном у меня так и получается... - она глубоко выдохнула.
- Сейчас тебе легче?
- Мне легче оттого, что мы все проговорили. Но только... Но только непонятно, что теперь с этим делать? Мы многое сказали друг другу. Мне приятно, что я Вам нравлюсь. Но что теперь делать?

Я понимала, о чем она пытается сказать, что ее пугает и одновременно притягивает - возможность наших сексуальных отношений. И я сказала то, что должна была сказать ясно и определенно.
- То, что я призналась тебе в своих чувствах, в своем возбуждении и своем страхе, не означает, совершенно не означает того, что я предлагаю тебе какие-то другие отношения, кроме терапевтических. Это не означает, что я предлагаю тебе любовные отношения. Я только хочу быть искренней и открытой с тобой. До конца.
- А что же нам делать со своими чувствами?
- Мы будем говорить о них, когда будем переживать их в нашем контакте. Говорить и переживать вместе.
- Да. Я поняла это.

Она вздохнула. Мне показалось, это был вздох облегчения и сожаления одновременно. Я чувствовала то же самое.
Итак, мы сделали это! Мы прошли через этот разговор - пережили стыд, неловкость, страх, и остались в терапевтическом контакте. Остались в близости.

- То, что сейчас произошло... Это то, что происходит обычно с моими женщинами. Только это происходит у меня без слов, без разговоров. В действиях. А сейчас мы просто говорили... - она была мягкой, милой, нежной, как никогда, открытой и... настоящей женщиной, если хотите.- Я чувствую, что наши сессии стали намного искреннее...
- Наверное, ты и я стали более готовы к близости. Человеческой, душевной... Мы обе стали взрослее за эти четыре года... Стали больше позволять себе чувствовать и говорить об этом.

Но это было только начало.
Мы расстались на десять дней. «Мне хочется дольше побыть с тем, что произошло. Еще раз одной пожить про это» - сказала она, когда уходила. Я верю, что все, что происходит между людьми - материально. Это то, что называется опытом. И через несколько встреч «ни о чем» (типа защиты своих границ в кругу друзей) она сама вернулась к настоящим переживаниям:
- Знаете, а ведь у меня так ничего настоящего ни с кем и не было. Я спала один раз с парнем, множество раз с женщинами - но с ними я была только телом. Душой, общением, разговором я с ними никогда не была. Даже, может быть, специально. Я как будто боялась все это время встретиться с человеком целиком - всем, что во мне есть. И той, и другой половиной... Я боюсь, что отдамся человеку вся, на всю жизнь и... и ошибусь. Вот тогда я по-настоящему останусь одна и одинока. Я действительно боюсь этого... - она была растерянна.
-Я понимаю твой страх, он мне знаком. Да, ты можешь ошибиться. От этого никто не застрахован. Но если ты не рискуешь, то вообще теряешь шанс пережить настоящую близость, понимаешь? - и я заплакала. Слезы катились у меня по щекам и предательски не останавливались. Отчего я плакала? Я безумно сопереживала ей. Мне было так жаль ее, и вместе с этим я чувствовала так много тепла и любви к ней, так много нежности, что от этих острых чувств и не останавливались мои слезы. Все это я и сказала ей. И еще о том, что очень хочу взять ее за руку, обнять и передать все эти чувства. И когда она переборола свой страх, и мы держали друг друга за руки - в ее глазах были слезы:
- Меня никто никогда так не держал. Я никогда этого не чувствовала... Я очень хочу заплакать. Навзрыд. Но не могу. Однажды в детстве, когда я заплакала, мои родители сказали мне - «нужно справляться со всем самой». С тех пор я никогда не плакала. И никто не давал мне такой поддержки. Даже мама.
- Ты не лесбиянка, Арина, ты знаешь это?
- Да, я не лесбиянка. Я просто хочу у женщин научиться быть настоящей женщиной - мягкой, нежной, открытой... По-моему у меня стало это получаться последнее время.
- Для меня ты сейчас такая...

Вот теперь мы как никогда уже были близки к этому простому, но самому важному для Арины осознанию: «Мне хочется простой человеческой близости, тепла, принятия, любви, а я пытаюсь заменить это сексом».

Для Фрица Перлза, основателя гештальт-терапии, в этом месте работа была бы закончена. Но мне представлялось важным еще поддерживать ее на этапе проверки нового опыта в реальной жизни.
И я предложила ей пройти терапевтическую группу, которую мы с коллегой начинали в это время для других наших клиентов, переживающих экзистенциальный кризис. Это было завершающей стадией терапии для всех них. И для Арины это было, по моему мнению, кстати.

Мои ожидания оправдались. Она действительно сделала на группе серьезные шаги для себя. Вспомнила, что приблизительно с 9 лет перестала прикасаться к людям и не позволяла прикасаться к себе, потому что видела в этом «что-то мерзкое, эротизированное» (С ума сойти - эротизированное равно мерзкому!) А после наших сессий стала позволять себе прикасаться к близким, родным людям - мужчинам и женщинам: «Это что-то такое детское и такое приятное» - она говорила про это с улыбкой.

Теперь ей не нужна моя постоянная поддержка - ее связи с людьми стали более открытыми, близкими и счастливыми.
Иногда мы пересекаемся в разных местах. Я чувствую большую нежность и уважение к ней. Но в этом нет боли. В этом есть много радости.

Отступы вокруг формы

Все воспоминания о ваших встречах, прогулках и свиданиях так приятно греют душу нежностью и теплом чувств, но ты не уверена что он тебя любит так же, как и тогда. Люди со стороны думают, что вы очень счастливая пара, которая смогла найти друг друга и сохранить свою любовь. Только, если действительно взять ваши отношения и окунуться в них поглубже, становится видно, что любишь только ты, а он всего лишь позволяет тебе это делать. Разберемся, почему такое очень часто происходит и как этого можно избежать.

Разберем один неудачный жизненный пример: мужчина долго бегал за женщиной, пытался добиться её внимания, добившись, угадывал и выполнял все её желания, делал её счастливой. В постели всегда всё делал только для неё. Отношения складывались самым наилучшим образом. Пока она случайно не взяла всю инициативу в свои руки. Она перестала спрашивать мнения и желания, стала решать все сама и за себя и за него. Да она любила его и старалась ему угодить, но при этом она не интересовалась его мнением. Она устанавливала свои условия не давая возможности решить мужчине. Через некоторое время парень решил уйти от неё. Он объяснил ей это тем, что не может ей больше позволять себя любить, так как она лишает его возможности быть инициатором и принимать какие-либо решения. Все дело в том, что мы придумываем свой идеал, затем создаем из встретившегося парня этот выдуманный идеал, удерживаем его рядом с собой любыми способами, берем инициативу в свои руки, отодвинув при этом мужскую инициативу. В любви инициатива должна исходить от обоих, ну или от него одного. Мужчина должен чувствовать что добивается девушку.

Были выделены три сферы в отношениях, где излишняя женская активность не должна присутствовать.
1. Сфера совместного времяпровождения.
Не нужно планировать одной ваши общие дела. Где и как провести время должны решить вы вместе, но ни в коем случае не ты одна. Давай возможность своему мужчине как можно чаще самому проявлять свою инициативу.
2. Сфера сексуальной жизни.
Конечно, для разнообразия стоит взять инициативу и на себя, но не нужно это делать слишком часто. Позвольте мужчине самому вас обнять и первому поцеловать.
3. Сфера общения.
Общаясь не стоит слишком много говорить и спрашивать, не нужно выяснять его мысли, если мужчина находится не в настроении. Лишних советов тоже стоит избегать. Не надо быть настойчивой и бросаться к нему первой, ведь таким образом ты позволяешь появиться нежеланию и надоедливости.
Беря полную инициативу в свои руки в этих сферах ты не даешь возможности своему мужчине полюбить тебя. распространенные причины по которым женщина пытается взять всю инициативу в свои руки:

Так почему же женщины берут инициативу на себя?
1. Проблема в детстве.
Если твой отец когда-то ушел из семьи, то, скорее всего ты приняла эту вину на себя, так как если бы он действительно тебя любил, то никогда бы не ушел. В результате у тебя крепко поселилась мысль, что любовь необходимо заслуживать. Ты пытаешься сделать так, чтобы мужчина не имел возможности тебя забыть. Тут важно понять, что любовь это не какая-то там награда, чтобы её заслужить, любовь можно сравнить со слезой. Даже если сильно стараться заплакать без причины мы можем не проронить ни слезинки, а порой они сами могут литься ручьем и каждый человек может любить но не может управлять любовью.
2. Боязнь потерять отношения.
У тебя появилась боязнь, что если ты не будешь вносить разнообразие в ваши отношения, то они станут скучным, блеклыми и полностью развалятся. Важно понять, что отношения держатся на взаимных интересах и совместном желании. Важно обоим поддерживать отношения, а не отстранять кого-то одного. Как говорится: «на одной ноге далеко не уйдешь».
3. Стремление к уюту.
Все женщины издавна признаны хранительницами очага. Все мы любим чистоту и порядок. Если у нас освобождается какая-либо полочка, мы тут же стараемся её заставить. То же самое происходит и в отношениях. Появляется тишина мы пытаемся забить общением или музыкой, появляется время мы забиваем его всевозможными занятиями. В результате мы слишком многое берем на себя, опять же отталкивая от себя мужскую инициативу.

Если прочитав все это, ты поняла, что действительно берешь на себя всю инициативу, то единственным выходом для тебя будет дать возможность вашему мужчине стать вожаком. И тогда ваши отношения улучшаться и станут крепкими. Отступы вокруг формы

Есть такой архетипический сон - про море-океан. То, что Вы чувствуете во сне по отношению к этим снящимся Вам водам и то, какими их видите - есть Ваше отношение к сексу и к жизни вообще. Впрочем, это общее место в психоанализе...

Чаще всего, во сне мы проявляем своё негативное отношение к сексу и к жизни (что одно и то же). Океан в нашем сне - опасен, волны его бушуют, он мокр, холоден и таит угрозу... Мы боимся, что «пучина сия» поглотит нас без остатка.

Изредка мы рискуем только помочить ноги у самого края берега этой воды... Всё это говорит о бессознательном страхе перед жизнью, который всегда сопровождается проблемами, так сказать, в любви...

Мы все хотим любви. Но подсознание запрещает нам её получать - оно оберегает нас от риска. Ведь любовь - это всегда риск. Она запускает процесс жизни, который всегда заканчивается смертью, причём неизвестно на какой остановке нас попросят выйти... Лучше оставаться зачарованным принцем или мёртвой царевной: так есть шанс, что ещё спокойно пролежим лет триста, без риска и тряски, в нетленной красоте.

Мы сами не позволяем себе быть любимыми другим человеком...

Хотите знать, как?

Очень просто! Чтобы разрешить другому себя любить, мы должны рискнуть и открыться. Грубо говоря, мы должны позволить себе быть беззащитными перед теми людьми, с которыми рискуем вступить в отношения. Мы должны отставить на время свои:

1. бдительность,
2. настороженность,
3. попытки управления и манипулирования другим ,
4. боязнь неудачи в любви.

О третьем пункте - чуть подробней.

Когда нам делают непрофессиональный массаж, мы вправе сказать: «Не так, а чуть выше!» В этом случае мы пытаемся управлять человеком, который собрался доставить нам удовольствие. Он нас не «любит», мы его не «любим», всё нормально...

Но когда мы выстраиваем свои любовные взаимоотношения по принципу непрофессионального дружеского массажа, то губим любовь на корню, не давая ей даже взрасти.

Вы, может быть, не знали об этом, но для того чтобы быть любимыми, да по-настоящему, (чего мы все так жаждем!)нужно позволить человеку выражать свою любовь к нам так, как для него это свойственно .

Наш любимый должен выражать свои собственные чувства , а не то, что мы говорим ему делать и как себя с нами вести!

Если мы будем жать и давить на партнёра, обучая его «правильному» языку любви, то он, скорее всего, научится Вам угождать, но любить Вас он уже не будет, не сможет. Вы его разучите это делать, запретите на корню...

Когда Вы приучаете партнёра вести себя удовлетворяющим Вас способом , Вы получаете удобный в обращении электромассажёр.

Некоторые люди живут всю жизнь, так и не изведав подлинной любви к себе от другого человека.

Любовь - это риск. Это риск умереть от любви. Вы боитесь броситься в «океан секса и смерти » (как называют этот гештальт психоаналитики - они не различают эти понятия. «Жизнь» и «смерть», для языка психоанализа, это - одно!)... ?

Тогда Вы всю жизнь просидите на берегу в сухом купальнике, бросая в воду камушки, с унылой завистью рассматривая «вон того мужика», плывущего в километре от Вас этим умопомрачительным стилем «дельфин»...

Как позволить себе любить

Когда она приходит, я несколько дней болею.

На что это похоже? Это как в юности - сильные чувства, захватывающие меня целиком. Ни о чем другом не могу думать, перед глазами только ее лицо - такое красивое, такое тонкое, такое… Ее черные глаза, которые прячутся под челкой и иногда, как молнией, обжигают все внутри меня. Я волнуюсь. Я вся горю. Я желаю ее. Я боюсь ее. Мне кажется, я люблю ее.

Что делать? Прекращать терапию? Прекращать терапию! Прекращать??? И я больше не буду видеть ее раз в неделю… Не буду говорить с ней… Не буду испытывать вместе с ней минуты человеческой близости, тревогу и волнение… Это кажется совершенно невозможным…

Она пришла ко мне еще восьмиклассницей. Позвонила в психологический центр, где я работала психологом-консультантом, и записалась на прием через секретаря.

Как тебя зовут? Из какой ты школы? И какая у тебя проблема?

Я влюбилась в девочку…

…(Пауза.)

Я не знаю, что мне делать. Мне хочется умереть.

Наш секретарь - Наталья Дмитриевна - женщина пенсионного возраста, без какого-либо психологического образования, но с тонкой душой, - приняла трудное, но единственное в той ситуации решение:

Я попробую записать тебя без родителей.

Так Арина попала ко мне на прием. Только через четыре года, когда наши отношения прошли через обиды и злость друг на друга, откровенность и слезы, ее уходы и возвращения, она призналась: «Я сидела перед кабинетом и впервые в жизни без родителей пришла просить помощи у взрослого человека, который называется психологом. Я даже не представляла себе, как может выглядеть этот психолог. И я надеялась… Но не эта же молодая красивая женщина?! Господи! Только не эта молодая красивая женщина! Эта?!»

И я тоже была сражена наповал. По роду своих занятий я принимала подростков, которых приводили в центр родители, - пьют, курят, колются, не ночуют дома, уходят из школы… Можете представить - как они выглядели! И вдруг тут это чудо. Симпатичная отличница, в которой все - от аккуратной кофточки до правильно построенной речи - выдавало хорошее воспитание и высокий для ее лет уровень интеллектуального развития.

Она волновалась, краснела, сдерживала в себе тревогу, и все же тупиковая жизненная ситуация заставляла ее говорить:

Я влюблена в девочку из моей школы. Из девятого класса… Она необыкновенная. Она такая красивая, такая умная, такая хорошая… Только она избегает меня…

Ты хотела бы с ней дружить? - Я понимала, что то, о чем я спрашиваю, как-то глупо и не про то, что под ее волнением и смущением есть какая-то острая боль, и вина, и сильная тревожащая «неправильность». Но как мне спрашивать об этом?..

Да, я хотела бы с ней дружить. Но по-другому… Я влюблена не только в ее душу, но и в ее тело…

Бред! Бред! Что она говорит?! Она сама-то понимает - что она говорит?! Ну конечно, это просто то, о чем она наслушалась с экрана телевизора - модные нынче разговоры о голубых и розовых… Хочет выделиться. Хочет решить этим проблему отсутствия эмоционального контакта со своими родителями. Интересно, с кем ей трудно общаться?.. С отцом или с матерью? Все это проносилось у меня в голове с бешеной скоростью. А она продолжала:

У меня много друзей. И парней, и девчонок. Есть парень, который влюблен в меня. Но с ним я только дружу. Он меня не волнует. Ну, понимаете, не волнует мое тело. А ее я хочу. Меня так тянет к ней. Меня так трясет от волнения, когда я ее вижу…

Я слушала ее рассказ, кивала, задавала вопросы, а сама все просчитывала версии у себя в голове.

Версия первая. У нее на самом деле проблемы с матерью: нет близости, тепла, любви, вот она и ищет все это во взаимоотношениях с этой идеальной девочкой.

Версия вторая. Проблема во взаимоотношениях с отцом (или с братом?).

Например, психологическая травма, не позволяющая создавать близость с мальчиками.

Может быть, вообще отца никогда не было?

Версия третья (вовсе не психологическая). А может быть, это тот самый чисто физиологический случай с геном гомосексуальной любви в крови. И тогда… И тогда что?!

Но это вертелось у меня в голове. Для гештальт-психолога логика, мысли, версии - дело пятое. А что я чувствую? В этом диапазоне у меня творилось нечто… сильно волнующее, захватывающее меня целиком, поднимающееся горячей волной от живота до горла.

Но она продолжала:

Я попробовала подойти к ней один раз, другой, пробовала дарить ей подарки, пробовала писать письма. Все бесполезно - она избегает меня. И я не хочу жить. Все становится бессмысленным, если… Понимаете, я ведь даже ни с кем не могу поговорить об этом. Вы - первый человек, кому я все это рассказываю. Может быть, я ненормальная? - Все было в ее глазах: испуг, боль, удовольствие - одновременно.

Как тут про родителей? Мне кажется, я превратилась просто в зеркало. В зеркало, отражающее ее всю, до последнего нюанса чувств. Я переживала страх, боль, невероятное тепло и сочувствие к ней. И еще понимание. Мне кажется, это тоже чувство…

Сидящая передо мной девочка-клиентка была одна со всеми своими страстями и страхами. Совершенно одна. И я, уже умудренный опытом терапевт, владеющий техниками и теорией, в тот момент не нашла ничего лучшего, как просто рассказать ей все, что произошло со мной двенадцать лет назад, когда я переживала трагедию своей собственной любви. Через некоторое время после этого драматического момента я вышла замуж, многое прожила в своих отношениях с мужем…

Сейчас я уже не помню, как она слушала меня, какое выражение лица у нее было. Когда я закончила говорить, между нами повисло такое молчание, которое бывает только у людей, доверяющих друг другу настолько, что они не боятся чувствовать молча.

То, что унесла она из моего кабинета в эту первую встречу, трудно, наверное, назвать просто «поддержкой». То, с чем осталась я после ее ухода, можно описать словами «потрясение» и «страх».

Про ее родителей мы поговорили потом. На следующих встречах. Благополучная семья - интеллигентные мама и папа, есть еще младший брат. Нет, проблем во взаимоотношениях нет. Больших скандалов и запретов не бывает. Получается обо всем договариваться.

Дело не в родителях, Елена Владимировна, я объясняю вам. Дело во мне самой и моих отношениях с любимой девушкой…

И мы работали с тем, что для нее самой было важно. После того как Арине удалось пережить на наших сессиях (и между ними) проблему непонимания «подруги», принять себя с этими странными, непохожими на других, чувствами, выйти из депрессивного состояния, она исчезла.

Прошли весна, лето и осень, и она вновь нарисовалась у меня в кабинете. На этот раз больше всего ее тревожила она сама: «Я одинока. Одинока не потому, что у меня нет друзей. Одинока потому, что чувствую себя непохожей на всех них. Девчонки сплетничают о парнях, заводят романы, а мне это неинтересно. Попробовала со своим парнем, влюбленным в меня, обсудить это. Рассказала о своих желаниях любить женщину. Он был удивлен. Но, по-моему, понял. Он обещал помочь мне познакомиться со взрослой женщиной, кажется, проституткой. Это не то, что мне надо. Но хочется хоть как-то двигаться, реализовывать себя, искать… Понять, что в моих желаниях - истинно, а что придумано…»

Во второй раз я удивилась этой девочке: она учится в девятом классе, а рассуждает и чувствует на все двадцать, а может быть, тридцать лет… (Когда приходит истинная глубина переживания себя и своей индивидуальности в этом мире?..)

И мы продолжили нашу психологическую работу. Я опять пробовала исследовать ее детскую историю, и опять она не видела в этом ничего, помогающего ей понять себя. Однако теперь у нее было больше мужества, силы и терпения, чтобы шаг за шагом проходить в глубинные слои своей личности и своего бессознательного, где действительно больно, одиноко, непонятно и страшно. Мы рисовали, говорили, проигрывали роли. Она пробовала новые стратегии поведения и использовала в своей жизни полученный опыт переживания своих чувств во время сессии. Как бы я сама ни сомневалась в этом, как терапевт, она все больше приходила к ощущению себя лесбиянкой. Она все больше принимала в себе эту часть и все больше успокаивалась. И правда, любовь к женщине давала ей столько энергии, столько удовольствия, что это удивляло и пугало меня. Мое твердое внутреннее терапевтическое убеждение, что это ее блажь (вторичная выгода, замещающая потребность) - «пройдет, как только нам удастся обнаружить истинную, базовую, фрустрируемую пока потребность…» - все чаще казалось мне самой мифом.

Я шла ва-банк: просила профессионального совета у Нифонта Долгополова и Георгия Платонова - моих коллег, стимулировала Арину на отношения с мальчиками, обсуждала непростые перспективы ее будущей жизни, игнорировала ее лесбийскую часть вовсе, обсуждая другие темы, - ничего не помогало. И так и эдак выходило, что построить близкие, настоящие, любовные отношения с женщиной - ее истинная потребность. И тут я встретилась лицом к лицу с тем, что называется в терапии «материнским контрпереносом». Страх и ощущение бессилия - вот то, что я ясно чувствовала на этом этапе терапии.

И я договорилась с коллегой о совместной сессии. Точнее, чтобы он поработал с Ариной, а я понаблюдала. Может быть, со стороны мне удастся увидеть что-нибудь новое? Что-нибудь из того, что я не использую для развития ее гетеросексуального поведения.

На встречу с мужчиной-терапевтом она пришла как боец. В косухе, чуть ли не в цепях - было видно, что смущение она прикрывает нарочитой грубостью. «За эти полтора года она изменилась даже внешне», - подумала я. И посмотрела на своего коллегу. Он был как никогда расслаблен, весел и, по-моему, возбужден. Он с первой минуты стал общаться с ней, как со взрослой женщиной. Вот чего не хватало мне! Быть мужчиной. И этим вызвать на контакт ее женскую (в смысле откликающуюся на мужчин) часть. Я уже внутренне потирала ладони от удовольствия. Я уже заготовила хвалебную речь своему коллеге: «Ты - супер! Все-таки ты профессионал от Бога, как ты все чувствуешь, как ты с первой минуты реагируешь бессознательно именно так, как необходимо… Именно про то, что нужно…» Но что такое? Куда девается на глазах это сексуальное напряжение между ними? Что моя клиентка? А моя Арина всем своим видом говорила: «Все это хорошо, конечно. Мне нравится, что я вам нравлюсь, но мне бы не про это вообще…»

В результате мой коллега, по-моему, не выдерживает: «Ты мне прямо скажи - ты спала с кем-нибудь в реальности, с женщиной ли, с мужчиной ли - все равно? Нет?! Вот я смотрю на тебя - красивая молодая женщина… Классная такая, привлекательная… Что ты к нам-то ходишь - страдаешь? А не знакомишься и не пробуешь реальной сексуальной жизни?!»

После этой сессии она пропала на год.

Пришла вновь в начале 11-го класса. Я даже не узнала ее в дверях. Высоченная, с широкими, кажется, накачанными плечами и с цветами в руках.

Елена Владимировна, я пришла поздравить вас с днем рождения и договориться о встрече. Мне очень нужно поговорить. Больше всего я жалею о том, что каждый раз не доводила работу до конца. Как только появлялось облегчение - убегала. Теперь я настроена на серьезную длительную терапию. Мне нужна помощь. Я достигла в своих контактах того, чего я хотела. Но от этого не стала счастливой.

… Я была в шоке. Нет, я была уверена, что она придет. Я часто вспоминала ее, когда делилась со своими студентами какими-то приемами гештальт-работы. Я была шокирована не тем, как она изменилась внешне (маскулинная молодая женщина с мужской стрижкой и в пиджаке), не тем, как она изменилась внутренне (в школе по-прежнему блестящие успехи, только в каждом слове - уверенность, резкость, напор). Я была в шоке от себя самой.

Меня трясло мелкой дрожью…

Поначалу я задвигала это свое состояние на задний план: благо работы с ней в этот раз было предостаточно - она действительно дозрела до настоящего, экзистенциального переживания себя в этом мире. Она так нуждалась в контакте со мной как с психологом и уже близким человеком, чтобы грустить о своем одиночестве, открыто злиться на отца, оказывающего большое давление на психику, наконец, вспомнить свои первые пять-семь лет жизни, когда чувствовала себя брошенной своими родителями.

Я как будто закапываюсь все глубже и глубже, - признавалась она. - Нет, знаете, наоборот - я откапываюсь… Все выходит, выходит… Я как будто снимаю груз со своих плеч. Мне становится легче. А ведь я не часто позволяю себе говорить о своих чувствах.

Она действительно была готова не только чувствовать - глубоко и сильно, но и осознавать, проговаривать болезненные для себя темы. Была готова делиться со мной всем, что происходит в ее душе. Настало самое время поговорить о наших отношениях.

Я готовилась к этому разговору десять дней - прислушивалась к себе, проверяла свои «контрпереносы», представляла, как она может воспринять те или иные мои слова обо мне. Было совершенно необходимо «вскрыть» тот пласт переживаний, о котором мы мало говорили - или не говорили вовсе, - о ее волнении на наших встречах, о моей дрожи и возбуждении. Но самое главное - о наших страхах признаваться в этом. По крайней мере мой страх захватывал меня при одной мысли об этом разговоре: «Как я буду говорить о таких “нетерапевтических” чувствах? Сможет ли она, по сути, совсем еще девочка, правильно понять меня, не испугаться и пройти через это тонкое место в наших терапевтических отношениях?»

Первые семь-десять минут нашей встречи все эти сомнения еще тормозили меня, чтобы начать разговор, пока я слушала о том, что у нее происходило за эти дни, с прошлой сессии. Я совсем была уже готова «убежать в возникающую тему» о проявлении ее слабости, как вдруг связала эту тему с тем, что задумывала… И я начала:

Как ты себя сейчас чувствуешь?

Довольно-таки спокойно. Правда, немного неуютно… Из-за освещения. Оно яркое.

Какую ерунду ты несешь! А от чего на самом деле ты чувствуешь себя неуютно?

На самом деле я чувствую в себе желание не говорить ни о чем… Поэтому и получается, наверное, такой бред. Такое бывает - в глубине души знаешь, что это тебе нужно, а что-то внутри не дает… Интересно, что это такое, что подавляет во мне желание разговаривать?..

Я как раз сегодня хотела об этом с тобой поговорить.

Она оживилась, расслабилась - сейчас будет речь не о ней, и напряжение спало.

Я хочу обсудить наши с тобой отношения.

Что ты думаешь по этому поводу?

Длинная пауза. У нее изменяется дыхание:

Проще думать, что наши с вами отношения являются официальными - психолог, пациент. Это ни к чему не обязывает. Любые другие отношения предполагают взаимный диалог. Я часто обжигаюсь об это …

Ты боишься?

Да. Это часто переходит границы. Я строю с человеком отношения, в которые никто не имеет права вмешиваться. Только мы вдвоем. А здесь я не имею права на это. Я - просто клиентка.

Да, это более безопасно. Это более безопасно для тех чувств, о которых мы не говорим. Я много думала об этом и хочу тебе о многом сейчас сказать… Мне очень страшно говорить об этом, но мое желание обсудить наши чувства друг к другу сильнее его. Я хочу сказать тебе несколько вещей… Первое: я думала о том, что не могу с тобой дальше работать, необходимо передать тебя какому-то другому психологу, потому что я заметила, что часто чувствую рядом с тобой возбуждение. Я ловлю себя на том, что не могу говорить, что боюсь, что говорю неискренне, не присутствую как личность, целиком…

(Мой Бог! Что я испытывала в этот момент! Судорожно вытирая платком мокрые ладони, я была готова провалиться под землю от стыда и страха…)

…Конечно, можно было догадаться заранее - она среагировала не на мои признания о возбуждении (ведь где-то в глубине души она все это знала!), она обиделась на мою мысль передать ее другому психологу.

За эти четыре года я привязалась к вам. Я знаю, что никто из специалистов не сможет дать мне то, что даете вы…

Но ты же не знаешь…

Я чувствую то, что даете мне вы…

Господи! Она даже здесь ответила словами, которые я уже слышала в моей жизни в ее возрасте - мужчина, моя первая любовь, говорил мне тогда: «Никто не будет любить тебя так, как я. Не потому, что я заранее знаю этих людей. А потому, что я знаю себя».

Я думаю, что никому уже не доверю то, что доверила вам. Но если вам это неудобно - я могу уйти. Я займусь собой сама. Начало положено. Пусть это и будут многие годы…

Это был урок. Она, эта семнадцатилетняя девочка, преподала его мне, женщине почти вдвое старше ее. Я боялась «неприличного», не книжного, а по сути настоящего чувства. Стыдясь своей «неправильности», опасаясь нарушения какого-то там мифического этического кодекса, я, как типичная «училка», стала запугивать ее разрывом нашего контакта. Я не доверяла себе, ей и нашей человеческой близости. А скорее всего мой страх заслонял мое доверие. Слезы подходили к моим глазам, и я призналась ей в своей слабости - отказаться от нее, чтобы защититься от сильных чувств. И мы стали говорить о доверии и недоверии друг к другу. И даже после этого в ней оставалась какая-то настороженность, какое-то опасение.

Я понимала, о чем она пытается сказать, что ее пугает и одновременно притягивает - возможность наших сексуальных отношений. И я сказала то, что должна была сказать ясно и определенно.

То, что я призналась тебе в своих чувствах, в своем возбуждении и своем страхе, не означает, совершенно не означает того, что я предлагаю тебе какие-то другие отношения, кроме терапевтических. Это не означает, что я предлагаю тебе любовные отношения. Я только хочу быть искренней и открытой с тобой. До конца.

А что же нам делать со своими чувствами?

Мы будем говорить о них, когда будем переживать их в нашем контакте. Говорить и переживать вместе.

Да. Я поняла это. - Она вздохнула. Мне показалось, это был вздох облегчения и сожаления одновременно. Я чувствовала то же самое.

Итак, мы сделали это! Мы прошли через этот разговор - пережили стыд, неловкость, страх и остались в терапевтическом контакте. Остались в близости.

То, что сейчас произошло… Это то, что происходит обычно с моими женщинами. Только это происходит у меня без слов, без разговоров. В действиях. А сейчас мы просто говорили… - Она была мягкой, милой, нежной, как никогда, открытой и… настоящей женщиной.- Я чувствую, что наши сессии в последнее время стали намного искреннее…

Наверное, ты и я перестали бояться близости. Человеческой, душевной… Мы обе повзрослели за эти четыре года… Стали больше позволять себе чувствовать и говорить об этом.

Но это было только начало.

Мы расстались на десять дней. «Мне хочется подольше побыть с тем, что произошло. Еще раз одной “пожить” про это», - сказала она, когда уходила. Я верю, что все, что происходит между людьми - материально. Это то, что называется опытом. И через несколько встреч «ни о чем» (типа разговора о защите своих границ в кругу друзей) она сама вернулась к подлинным переживаниям.

Знаете, а ведь у меня так ничего настоящего ни с кем и не было. Я спала один раз с парнем, множество раз с женщинами - но с ними я была только телом. Душой, общением, разговором я с ними никогда не была. Даже, может быть, специально. Я как будто боялась все это время встретиться с человеком целиком - всем, что во мне есть. И той, и другой половиной… Я боюсь, что отдамся человеку вся, на всю жизнь и… и ошибусь. Вот тогда я по-настоящему останусь одна и одинока. Я действительно боюсь этого… - Она была растерянна.

Я понимаю твой страх, он мне знаком. Да, ты можешь ошибиться. От этого никто не застрахован. Но если ты не рискуешь, то вообще теряешь шанс пережить настоящую близость, понимаешь? - И я заплакала. Слезы катились у меня по щекам и предательски не останавливались. Отчего я плакала? Я безумно сопереживала ей. Мне было так жаль ее, и вместе с этим я чувствовала так много тепла и любви к ней, так много нежности, что от этих острых чувств и не останавливались мои слезы. Все это я и сказала ей. И еще о том, что очень хочу взять ее за руку, обнять и передать все эти чувства. И когда она переборола свой страх, и мы держали друг друга за руки - в ее глазах были слезы.

Меня никто никогда так не держал. Я никогда этого не чувствовала… Я очень хочу заплакать. Навзрыд. Но не могу. Однажды в детстве, когда я заплакала, мои родители сказали мне - «нужно справляться со всем самой». С тех пор я никогда не плакала. И никто не давал мне такой поддержки. Даже мама.

Телесное тепло - это совсем не плохо, Арина, ты знаешь это?

Да, и я хочу научиться быть настоящей женщиной - мягкой, нежной, открытой… По-моему, у меня стало это получаться последнее время.

Для меня ты сейчас такая…

Вот теперь мы как никогда уже были близки к этому простому, но самому важному для Арины осознанию: «Мне хочется простой человеческой близости, тепла, принятия, любви, а я пытаюсь заменить это сексом».

Для Фрица Перлза, основателя гештальт-терапии, в этом месте работа была бы закончена. Но мне представлялось важным еще немного поддержать ее на этапе проверки нового опыта в реальной жизни.

И я предложила ей участвовать в терапевтической группе, которую мы с коллегой начинали в это время для других наших клиентов, переживающих экзистенциальный кризис. Группа была завершающим этапом терапии для этих людей. И для Арины это было, по моему мнению, кстати.

Мои ожидания оправдались. Она действительно сделала в группе серьезные шаги для себя. Вспомнила, что приблизительно с девяти лет перестала прикасаться к людям и не позволяла никому прикасаться к себе, потому что видела в этом «что-то мерзкое, эротизированное» (с ума сойти - эротизированное равно мерзкому!). А после наших сессий стала позволять себе прикасаться к близким, родным людям - мужчинам и женщинам. «Это что-то такое детское и такое приятное», -говорила она про это с улыбкой.

Теперь ей не нужна моя постоянная поддержка - ее связи с людьми стали более открытыми, близкими и счастливыми.

Иногда мы пересекаемся в разных местах. Я чувствую большую нежность и уважение к ней. Но в этом нет боли. В этом есть много радости.

Глава из книги Непридуманные истории из жизни психологов и их клиентов публикуется с согласия издательства Генезис