Детским психоанализом можно назвать лечение, направленное на внутренний пересмотр психической структуры и функции. Метод основан на тех же понятиях и принципах, что и психоанализ взрослых пациентов:

Внимание квнутренней психической жизни,

Интерпретация сопротивления, защиты и переноса,

Реконструкция и проработка.

Точно так же детский психоанализ стремится избегать, насколько возможно, поощрения удовлетворения, а также советов, включая вмешательство в окружение пациента.

Техники детского психоанализа , хотя и сопоставимы с психоаналитическим методом, адаптированы к уровню развития Я, достигнутого ребенком. Они базируются на оценке способности ребенка свободно ассоциировать, уровня когнитивного развития, способов общения, сложностей, сопряженных с относительной незрелостью Я.

При работе с защитами и определении толерантности ребенка к фрустрации необходима осторожность; психоаналитик должен подчеркивать значение Я, обращаясь к пространствам конфликта, чтобы проявить себя союзником в борьбе с силами влечений ребенка и усилить реинтернализацию экстернализировонных конфликтов. Психоналитик должен обращать внимание и проговаривать чувства ребенка независимо от того, выражаются они непосредственно или через персонажей игры или рассказы. Такую адаптацию техники не следует смешивать с модификациями, которые могут помешать психоаналитическому процессу или прервать его.

Условия детского психоанализа

С вопросом о различии техник детского и взрослого психоанализа тесно связан вопрос об условиях, в которых осуществляется детский психоанализ. Ребенок зависит от родителей, принимающих решение относительно проведения психоанализа. Ребенок доподросткового возраста может протестовать, подвергаясь психоанализу. Следует добавить, что большинство детских психоаналитиков находятся в постоянном контакте с родителями ребенка долатентного и латентного возраста, получая от них информацию. Требуется осторожность, чтобы эта внеаналитическая информация не помешала непредубежденности понимания самого аналитического материала. Хотя даже юные пациенты в латентном возрасте часто сами могут обеспечить необходимый для психоанализа материал, отлучение родителей от терапевтической ситуации было бы равносильно отрицанию потребностей детского развития: чем младше ребенок, тем более выражена его потребность в ощущении соответствия психоаналитика и родителей.

Не менее важным является сохранение родительского альянса, который позволяет осуществлять психоанализ ребенка при его сопротивлении. Более того, опыт детских психоаналитиков подсказывает, что по мере развития Я и сопутствующей стабилизации терапевтического альянса, детский психоаналитик при проведении психоанализа может все более рассчитывать на старших детей из семьи.

Существенную роль в детском психоанализе играет перенос , хотя он не эквивалентен переносу при взрослом психоанализе. Родители — первый объект, с которым формируются отношения ребенка и вокруг которого строились детские фантазии, — являются важнейшей частью детской жизни. С этим тесно связан тот факт, что детской структуре Я недостает связности взрослой структуры, а потому процессы интернализации не столь стабильны.

Прогнозы в психоанализе ребенка

Интенсивность и длительность переноса неодинаковы не только у разных детей, но и у одного и того же ребенка в разных фазах анализа. Изменчива и частота чередующихся сдвигов катексиса между психоаналитиком и родителями. Хотя в целом считается, что ребенок способен к формированию невроза переноса, обычно он носит более спорадический характер и менее продолжителен, чем у взрослых.

Поскольку техники детского психоанализа определяются уровнем развития ребенка, очевидно, что вместе с ним меняется и техника. Детский психоаналитик последовательно переходит от преимущественного использования игры к вербализации и, наконец, к собственно свободным ассоциациям. Интерпретации продвигаются от простых и конкретных к более высоким уровням концептуализации. Их продолжительность и содержание зависят от изменяющегося характера специфических участков конфликта и специфической сензитивности при переходе из одной фазы развития в другую.

Прослеживая постепенную смену стадий развития, детский психоаналитик получает возможность наблюдать переходные этапы и соответствующим образом адаптировать технические средства. В подростковом возрасте психоанализ проводится с использованием как «взрослых», так и «предпубертатных» техник. В старшем подростковом возрасте применяются, как правило, техники «взрослого» психоанализа.

Пожалуйста, скопируйте приведенный ниже код и вставьте его на свою страницу - как HTML.

Мелани Кляйн

Детский психоанализ

Мелани Кляйн

Детский психоанализ

УДК 615.8 ББК 53.57 К 32

Кляйн М. Детский психоанализ

, .

:

ISBN 978‑5‑88230‑258‑9

Мелани Кляйн

Детский психоанализ

Мелани Кляйн

Детский психоанализ

УДК 615.8 ББК 53.57 К 32

Кляйн М. Детский психоанализ /Пер. Ольги Бессоновой. – Институт Общегуманитарных Исследований, 2010 ‑160 с.

Большинство психоаналитиков в двадцатые годы прошлого века придерживались мнения, что маленькие дети не подлежат аналитическому методу лечения. У Мелани Кляйн такое положение дел явно вызывало сомнение ‑ она считала, что вместо того, чтобы отказывать этим пациентам, следовало изменить метод. На этом пути она совершила три гениальных открытия.

Первое состояло в изобретении психоаналитической техники игры: она видела в этой спонтанной активности любого ребенка эквивалент снам, а значит, торную дорогу и доступ к бессознательному своих маленьких пациентов.

Второе: она сумела показать, что Эдипов комплекс и Супер‑Эго возникают с первых этапов развития психической жизни, то есть задолго до того возраста, к которому относил их появление Фрейд.

Третье: она открыла, что ребенок в три года и четыре месяца от роду способен к переносу, который может быть интерпретирован, что позволяет провести психоаналитическое лечение.

Несколько подлинно революционных статей, которые составляют эту книгу, заложили фундамент детского психоанализа.

ISBN 978‑5‑88230‑258‑9

© Институт общегуманитарных исследований, 2010

Общие психологические принципы детского психоанализа

В настоящей работе я собираюсь подробно исследовать различия психической жизни детей и взрослых. Эти различия требуют применения адаптированной к детскому мышлению техники анализа, и я постараюсь наглядно показать, в чем состоит психоаналитическая техника игры, которая в полной мере отвечает этому требованию. С этой целью я привожу далее основные положения, на которых она основана.

Как нам известно, с внешним миром ребенок устанавливает отношения посредством объектов, которые доставляют удовольствие его либидо и поначалу бывают связаны исключительно с его же собственным Эго. Первое время отношение к такому объекту, независимо от того, человек ли это или неодушевленный предмет, носит чисто нарциссичекий характер. Однако, именно таким способом ребенку удается установить отношения с реальностью. Мне бы хотелось проиллюстрировать эти отношения на примере.

Девочка по имени Трюд отправилась с матерью в путешествие, после того, как в возрасте трех лет и трех месяцев прошла единственный психоаналитический сеанс. Шесть месяцев спустя психоанализ возобновился, но заговорить о событиях, которые произошли в этот временной промежуток, малышка смогла только после очень длительного перерыва; для этого она использовала аллюзию и прибегла к помощи сна, о котором рассказала мне. Ей приснилось, что она снова очутилась с матерью в Италии. Они сидели в ресторане, и официантка отказалась принести ей малиновый сироп, так как тот у них закончился. Интерпретация этого сна помимо прочего выявила, что девочка до сих пор страдает от фрустрации, пережитой в период отнятия от груди, то есть связанной с утратой первичного объекта; также в этом сне обнаруживает себя ревность, которую ребенок испытывает к своей младшей сестре. Как правило, Трюд рассказывала мне самые разные вещи без какой‑либо очевидной связи между ними и довольно часто припоминала отдельные подробности своего первого психоаналитического сеанса, предшествовавшего событиям этих шести месяцев; и лишь один единственный раз подавленная фрустрация заставила ее вспомнить о своих поездках: в остальном они не представляли для нее заметного интереса.

С самого нежного возраста ребенок учится познавать реальность, попадая под воздействие тех фрустраций, которые она у него вызывает, и, защищаясь от них, отвергает ее. Между тем, основная проблема и главный критерий самой возможности последующей адаптации к реальности заключается в способности пережить фрустрации, порождаемые эдипальной ситуацией. С самого раннего детства, утрированный отказ от реальности (зачастую скрытый под демонстративной «приспособляемостью» и «послушностью») является признаком невроза. От него мало чем отличается, разве что формами своего проявления, бегство от реальности взрослых пациентов, страдающих неврозом. Следовательно, одним из результатов, определяющих, к чему в конечном итоге должен прийти психоанализ, в том числе у ребенка, становится успешная адаптация к реальности, в результате которой, в частности, облегчаются процессы взросления. Иначе говоря, проанализированные дети должны стать способными выдерживать реальные фрустрации.

Мы нередко наблюдаем, что на втором году жизни малыши начинают выказывать заметное предпочтение родителю противоположного пола, а также демонстрируют другие признаки, относящиеся к зарождающимся эдиповским тенденциям. В какой же момент появляются характерные для Эдипова комплекса конфликты, или, иначе, когда психическая жизнь ребенка начинает определяться комплексом Эдипа? Этот вопрос не столь ясен, так как сделать вывод о существовании Эдипова комплекса мы можем лишь по отдельным изменениям, происходящим в поведенческих проявлениях и отношениях ребенка.

Анализ, проведенный с ребенком двух лет и девяти месяцев, а также с другим ‑ трех лет и трех месяцев, и многих других детей в возрасте менее четырех лет, позволил мне прийти к заключению, что глубокое воздействие Эдипова комплекса начинает сказываться на них примерно со второго года жизни.Психическое развитие еще одной маленькой пациентки может послужить примером, позволяющим проиллюстрировать данное утверждение. Рита предпочитала мать до начала второго года жизни, а затем явно продемонстрировала свое предпочтение отца. В частности, в возрасте пятнадцати месяцев она частенько настаивала на том, чтобы оставаться с ним наедине и, сидя у него на коленях, вместе рассматривать книжки. Тогда как в возрасте восемнадцати месяцев ее отношение вновь изменилось, и она начала как прежде отдавать предпочтение матери. Одновременно у нее возникли ночные страхи, а также страх перед животными. Девочка подтверждала все возрастающую фиксацию на матери, а также ярко выраженную идентификацию с отцом. К началу третьего года жизни она демонстрировала все более обостряющуюся амбивалентность, и с ней стало настолько трудно справляться, что в возрасте трех лет и девяти месяцев ее привели ко мне, чтобы я провела с ней психоаналитическую терапию. К тому времени она в течение нескольких месяцев обнаруживала очевидную заторможенность в играх, неспособность испытывать фрустрацию, чрезмерную чувствительность к боли и резко выраженную тревожность. Такой динамике отчасти послужили причиной вполне определенные переживания: чуть не до двухлетнего возраста Рита спала в спальне своих родителей, и впечатление от постельных цен явно проявилось в ходе ее психоанализа. В то же время, благодаря рождению младшего брата, невроз получил возможность открыто проявить себя. Вскоре после этого появляются и стремительно нарастают гораздо более серьезные трудности. Вне всякого сомнения, существует непосредственная связь между неврозом и глубинным воздействием Эдипова комплекса, пережитого в столь нежном возрасте. Не буду настаивать, что все без исключения дети‑невротики страдают вследствие преждевременного воздействия Эдипова комплекса, который протекает на таком глубинном уровне, или что невроз возникает в том случае, когда комплекс Эдипа зарождается слишком рано. Тем не менее, можно с уверенностью утверждать, что подобные переживания усугубляют конфликт, и, как следствие, усиливают невроз или подталкивают его к открытому проявлению.

Я постаралась из всех характерных для этого случая черт отобрать и описать те, которые анализ многих других детей позволил мне определить как типические. Именно в детском психоанализе мы получаем возможность обнаружить их самое непосредственное проявление. Наблюдаемые множество раз, причем в самых разнообразных психоаналитических случаях, всплески тревоги у детей в очень раннем возрасте выражались в повторяющихся ночных страхах, впервые испытанных ближе к концу второго года жизни или в начале третьего. Эти страхи были действительно пережиты, но в то же время своим появлением они обязаны невротической переработке Эдипова комплекса. Возможны многочисленные проявления подобного рода, которые приводят нас к нескольким определенным выводам о влиянии Эдипова комплекса.

В ряду проявлений, где связь с эдипальной ситуацией очевидна, нужно особо выделить случай, когда дети то и дело падают или ударяются, а их преувеличенная чувствительность, как и неспособность выносить фрустрации, скованность в игре и в высшей степени амбивалентное отношение к праздникам и подаркам, наконец, определенные трудности с обучением нередко возникают в самом раннем возрасте. Я утверждаю, что причина этих столь распространенных явлений кроется в интенсивнейшем чувстве вины, которое далее я намерена рассмотреть в его развитии.

Вот пример, доказывающий, что чувство вины воздействует с такой силой, что способно породить ночные страхи. Трюд в возрасте четырех лет и трех месяцев, во время психоаналитических сеансов постоянно играла в то, как наступает ночь. Мы обе должны были ложиться спать. После этого она выходила из своего угла, который обозначал ее спальню, подкрадывалась ко мне и начинала всячески мне угрожать. Девочка собиралась перерезать мне горло, вышвырнуть на улицу, сжечь меня заживо или отдать полицейскому. Она пыталась связывать мне руки и ноги, приподнимала покрывало на диване и говорила, что она сделала «по‑каки‑куки».

Бывало, что она заглядывала в «попо» своей матери и искала там «каки», которые символизировали для нее детей. В другой раз Трюд хотела ударить меня по животу и заявила, что она извлекает оттуда «а‑а» (испражнения), что делает меня дрянной. Наконец, она взяла подушки, которые до того неоднократно называла «детьми» и спрятала под покрывалом в углу дивана, где затем присела на корточки с явными признаками сильнейшего страха. Девочка покраснела, принялась сосать большой палец и описалась. Подобное поведение всегда следовало за нападениями, жертвой которых я становилась. В возрасте чуть меньше двух лет то же самое она делала в своей кроватке, когда у нее случались приступы сильнейшего ночного страха. Начиная с того времени, у нее вошло в привычку прибегать по ночам в комнату, где спали родители, при этом, она была не в состоянии объяснить, что ей было нужно. Когда Трюд исполнилось два года, родилась ее сестра, и в ходе анализа удалось прояснить, что она думала о причинах своей тревоги и почему она мочилась и пачкала в кроватке. В результате анализа ей также удалось избавиться от этих симптомов. В тот же период Трюд захотела похитить ребенка у беременной матери. У нее возникло желание убить свою мать и занять ее место в половом акте с отцом. Эти тенденции ненависти и агрессии послужили причиной ее фиксации на матери. Фиксация особенно усилилась, когда девочке минуло два года, и соответственно возросли ее тревожность и чувство вины. Когда эти явления столь отчетливо обозначились в ходе анализа Трюд, чуть не каждый раз непосредственно перед психоаналитическим сеансом она ухитрялась найти способ, чтобы причинить себе вред. Я заметила, что предметы, о которые она ударялась (столы, шкафы, печки и т.п.) всегда представляли для нее, в соответствии с примитивно‑инфантильной идентификацией собственную мать, и в редких случаях ‑ отца, которые ее наказывали. В общем, я сделала вывод, что постоянные жалобы на падения и ушибы, в особенности, у малышей берут начало в комплексе кастрации и чувстве вины.

Игры ребенка позволяют нам прийти к определенным заключениям относительно чувства вины, возникающего в столь раннем возрасте. Люди, окружавшие Риту, когда ей было всего лишь два года, бывали поражены ее бурным раскаянием из‑за любого, самого пустячного промаха, если малышка допускала таковой, а также гиперчувствительностью к любым обращенным к ней упрекам. Например, однажды она залилась слезами только потому, что отец в шутку стал грозить медвежонку из книжки с картинками. Причиной ее самоидентификации с медвежонком был страх осуждения, исходящего от ее реального отца. Торможение в процессе игры тоже порождалась чувством вины. В возрасте двух лет и трех месяцев, когда она играла в куклы (игра не доставляла ей сколько‑нибудь заметной радости), девочка постоянно подчеркивала, что не была ее мамой. Анализ покажет, что она не осмеливалась в игре исполнять материнскую роль, потому что пупс представлял для нее помимо прочего, маленького братца, которого она хотела изъять из тела беременной мамы. Хотя на этот раз запрет, противостоящий желанию ребенка, исходил не от реальной, а от интроецированной матери, чью роль она разыгрывала у меня на глазах и которая пользовалась гораздо более строгими и даже жестокими мерами для поддержания собственной власти, чего настоящая мать никогда не делала. В возрасте двух лет у Риты проявился обсессивный симптом, состоящий в длительном ритуале укладывания в постель. Его главное содержание заключалось в том, что ее приходилось каждый раз тщательно закутывать в одеяльце, чтобы развеять страхи, что «в окно запрыгнет мышка или "butty" (генитальный орган) и вцепится зубами в ее собственную "butty"».В ее играх в тот же период появился другой красноречивый элемент: необходимо было всегда пеленать куклу точно так же, как заворачивали ее саму, а однажды потребовалось поставить слона рядом с кукольной кроваткой. Слон должен был помешать кукле проснуться, в противном случае она бы прокралась в спальню родителей и причинила им вред или стащила бы «кое‑что». Слон (отцовское имаго) был призван исполнять роль преграды. Интроецированный отец уже сыграл эту роль в самой Рите, когда между пятнадцатью месяцами и двумя годами она захотела узурпировать место матери рядом с отцом, похитить у нее вынашиваемого ребенка, избить и кастрировать родителей. Реакции гнева и тревоги, которые последовали за наказанием «ребенка» в ходе данной игры, показали, что внутри себя Рита разыгрывала две роли: власти, которая судит, и наказанного ребенка.

Один из фундаментальных и универсальных механизмов игры состоит в том, чтобы исполняемая роль помогла ребенку разделить в своем творчестве различные идентификации, которые тяготеют к слипанию в единое целое. Распределяя роли, ребенок может исторгнуть отца и мать, чьи образы были абсорбированы им в ходе развития Эдипова комплекса, и чья жестокость причиняет ему теперь страдания изнутри. В результате такого исторжения возникает чувство облегчения ‑ главный источник доставляемого этой игрой удовольствия. Игра, которая состоит в принятии определенных ролей, зачастую, кажется очень простой и воплощающей исключительно первичные идентификации, но это лишь внешняя видимость. Хотя такое проникновение отнюдь не влечет за собой прямого терапевтического эффекта, исследование само по себе позволяет выявить все имеющиеся скрытые идентификации и установки, особенно, если удается добраться до чувства вины.

Во всех случаях, когда я проводила психоанализ, подавляющий эффект чувства вины проявлял себя весьма наглядно, причем, даже в самом раннем возрасте. То, с чем мы здесь столкнулись, соответствует известным нам фактам о строении психики взрослых и тому, что представлено у них под именем Супер‑Эго. На мой взгляд, допустить возможность, что Эдипов комплекс достигает апогея в своем развитии приблизительно к четвертому году жизни ребенка, и получить данные, что развитие Супер‑Эго ‑ это результат окончательного формирования комплекса, отнюдь не будет означать противоречий таким наблюдениям. Наиболее типичные и определенные феномены, в которых в самой развернутой и отчетливой форме Эдипов комплекс достигает пика развития, предшествующего его затуханию, представляют собой ни что иное, как его созревание или результат эволюции, совершающейся на протяжении нескольких лет. Анализ самых маленьких детей показывает, что с появлением Эдипова комплекса они начинают активно реагировать на его возникновение и, как следствие, вырабатывают собственное Супер‑Эго.

Воздействие этого инфантильного Супер‑Эго аналогично тому, что мы встречаем у взрослых, но, безусловно, оно давит гораздо более тяжким грузом на не вполне окрепшее Эго ребенка. Детский психоанализ учит нас, что Эго ребенка укрепляется, когда психоаналитическая процедура тормозит воздействие чрезмерных требований Супер‑Эго. Несомненно, Эго маленьких детей сильно разнится от Эго детей постарше или взрослых. С другой стороны, когда мы освобождаем ребенка от власти невроза, его Эго понуждается соответствовать требованиям реальности, хотя и не столь серьезным по сравнению с теми, с которыми должны справляться взрослые.Мышление маленьких детей отличается от мышления тех, что постарше; соответственно и реакция на психоанализ отлична от той, что можно наблюдать в более позднем возрасте. Зачастую, нас порядком удивляет, насколько легко принимаются наши интерпретации: иногда дети даже выражают заметное удовольствие, которые те им доставляют. Причины, по которым эти процессы столь отличны от анализа взрослых, кроются в том, что на определенном уровне мышления у маленьких детей сохраняется возможность более непосредственного контакта между сознательным и бессознательным, и, следовательно, у них намного проще осуществляется переход от одного к другому. Этим и объясняется незамедлительный эффект после сообщения интерпретаций. Разумеется, последние в любом случае должны предъявляться только на основе накопления достаточно удовлетворительного материала. Именно дети с удивительной готовностью, быстротой и регулярностью поставляют нам такой материал во всем его богатстве и разнообразии. Эффект от интерпретации нередко просто поразителен, даже если ребенок, казалось бы, совершенно не склонен принимать ее сознательно. Прерванная по причине сопротивления игра возобновляется; она становится более разнообразной, расширяется диапазон вариаций, все более глубокие слои психики обретают возможность своего игрового выражения; восстанавливается и психоаналитический контакт. Удовольствие, которое получает ребенок от игры в процессе предъявления интерпретации, проистекает также от того, что становятся бесполезными дальнейшие затраты ресурса на сопротивление. Но тут мы можем столкнуться с большим количеством временных сопротивлений, и в этом случае обстоятельства не обязательно будут складываться столь же благоприятно, и нам придется преодолевать значительные трудности. Несомненно, случай, когда мы сталкиваемся с чувством вины именно таков.

В своих играх дети символически представляют фантазии, влечения и переживания, используя с этой целью архаические, филогенетически приобретенные язык и способ самовыражения. Этот язык, столь хорошо знакомый нам по нашим же сновидениям, в полной мере мы способны понять, только применяя метод, предложенный Фрейдом для распознавания смысла снов. Их символизм имеет общую характерную особенность. Если мы хотим лучше понимать скрытый смысл игры ребенка в соотношении с их общим поведением во время психоаналитических сеансов, мы должны постоянно отслеживать не только то, что именно она символизирует и что заявляется в ней со всей возможной очевидностью, но также и способ репрезентаций и используемые механизмы в преобразовании снов. Мы должны сохранять объективность в том смысле, что в узловой точке, в которой проявляется сущность этих явлений, необходимо все время изучать их во всей совокупности.

Если мы применяем такую технику, то довольно быстро убеждаемся, что дети проявляют не меньше ассоциативности в различных вариациях своих игр, чем взрослые в отдельных фрагментах своих снов. Детали игры отчетливо указывают путь внимательному наблюдателю, и время от времени, ребенок в открытую высказывает все то, чему можно смело приписать те же значимость и наглядность, что присущи ассоциациям взрослых.

Помимо архаичного метода репрезентаций ребенок использует также и другие примитивные механизмы, в частности, он подменяет слова движениями (подлинными предшественниками мыслей). У детей действие играет роль первого плана.

В «Истории инфантильного невроза»Фрейд высказал следующую мысль: «Фактически, психоанализ, проведенный с невротизированным ребенком, на первый взгляд может показаться гораздо более убедительным, но в то же время он не может быть столь же богат материалом: необходимо предоставить ребенку слишком много своих слов и мыслей, а более глубокие слои при этом могут так и остаться невскрытыми и непроницаемыми для сознания».

Если же мы будем применять к ребенку один в один ту же самую технику, что используется для анализа взрослых, нам, конечно же, не удастся проникнуть в самые глубокие слои их психической жизни. Тогда как, именно эти слои особенно значимы с точки зрения ценности и успеха всего анализа в целом. Тем не менее, если отдавать себе отчет в психологических отличиях ребенка от взрослого и удерживать в памяти мысль, что у детей бессознательное находится в коротком доступе для сознания, а также, что самые примитивные тенденции сообщаются у них напрямую с наиболее сложными известными нам новообразованиями, такими, как, например, Супер‑Эго; иначе говоря, если мы отчетливо распознаем способ самовыражения у ребенка, все эти сомнительные моменты, все эти неблагоприятные факторы просто‑напросто растворяются. Мы утверждаем, что в действительности, во всем, что касается глубины проникновения психоанализа, с детьми можно достичь того же уровня, что и со взрослыми пациентами. Более того, детский психоанализ позволяет нам вернуться к первичным восприятиям и фиксациям, которые в анализе взрослых могут быть только реконструированы, тогда как у ребенка они репрезентуются непосредственно. Возьмем в качестве примера случай Руфь, в младенческом возрасте какое‑то время она страдала от голода, так как у ее матери не хватало молока. В возрасте четырех лет и трех месяцев, когда она играла у меня возле раковины, девочка назвала кран с водой краном с молоком. Она заявила, что молоко попадает прямо в рот (отверстие сливной трубы), но течет оно слишком слабо. Это неудовлетворенное оральное желание проявилось также в многочисленных играх и драматизациях и явно показывало ее самоотношение. Например, она часто утверждала, что она бедная, что у нее только одно пальто и ей дают недостаточно еды, что ни в коей мере не соответствовало действительности.

Эрна в возрасте шести лет (она страдала от невроза навязчивых состояний) стала еще одной моей пациенткой, ее невроз был основан на впечатлениях, полученных во время приучения к личной гигиене.Она изобразила мне все эти переживания в малейших подробностях. Однажды девочка посадила маленькую куколку на камень, изображая дефекацию, и разместила вокруг нее других кукол, которое должны были взирать на первую. Затем Эрна вновь прибегла к этому материалу в другой игре, в которой у нас были совсем другие роли. Она захотела, чтобы я играла роль младенца, который испачкал пеленки, тогда как Эрна стала его мамой. Младенец был предметом всяческой заботы и всеобщего восхищения. Вслед за этим у нее возникла вспышка ярости, когда она сыграла роль жестокой гувернантки, которая отшлепала ребенка. Эрна представила мне одно из первых травмирующих переживаний в своей жизни. Ее нарциссизм претерпел жестокий удар, полученный, когда она вообразила, что меры, принятые с целью сделать ее чистой, т.е. попросту вымыть, означают потерю того особого отношения, которым она пользовалась в раннем детстве.

В целом, в детском психоанализе невозможно переоценить степень влияния и давления на фантазию компульсивных повторений, проявляющихся в действиях. Конечно же, малыши гораздо чаще используют способ прямого выражения в действиях, но и в дальнейшем, повзрослев, дети регулярно прибегают к этому примитивному механизму, особенно, когда психоанализ успешно справляется с некоторыми видами сопротивлений. Для того чтобы анализ мог успешно продвигаться, необходимо, чтобы дети получали удовольствие от применения этого механизма, но это удовольствие всегда должно оставаться на службе у основной цели. Именно здесь мы впрямую сталкиваемся с превосходством принципа удовольствия над принципом реальности. Мы не можем воззвать к смыслу реальности у совсем маленьких пациентов, как это возможно с более взрослыми.

Если средства самовыражения у детей отличаются от присущих взрослым, то и психоаналитическая ситуация у тех и у других будет разниться в той же мере. Тем не менее, в главном, она остается идентичной. Последовательные интерпретации, постепенное уменьшение сопротивления и усиление переноса по мере продвижения ко все более ранним ситуациям составляют как у взрослых, так и у детей, слагаемые психоаналитической ситуации в том виде, в каком она и должна представать на практике.

Я уже упоминала, что детский анализ позволил мне часто наблюдать, насколько незамедлительно действуют мои интерпретации. Тем более удивительным было подметить, что, несмотря на неопровержимые признаки этого воздействия: обогащение игры, укрепление переноса, ослабление тревоги и тому подобные, ‑ длительное время дети не воспринимают смысл моих интерпретаций на сознательном уровне. Мне удалось доказать, что такое сотрудничество приходит несколько позже. Например, бывает так, что в какой‑то момент ребенок начинает отличать мать, когда

она воспринимается, как относящаяся к области «кажущегося», от реальной матери, а резинового голыша ‑ от живого маленького братца. Затем они утверждают довольно настойчиво, что на самом деле никому не хотели причинять вред, а только поиграть. Настоящего младенца они, конечно же, по их высказываниям, очень любят. Необходимо, чтобы длительное и напряженное сопротивление было все‑таки преодолено, прежде чем ребенок сможет осознать, что его агрессия направлена именно на реальные объекты. Но однажды, когда дети, наконец, это понимают, их адаптация к реальности в целом заметно улучшается, даже если они совсем маленькие. У меня сложилось впечатление, что интерпретация поначалу усваивается только бессознательно, и лишь значительно позже взаимоотношения малышей с реальностью все больше проникают в сферу их сознательного восприятия и понимания. Таковы процессы, благодаря которым происходит усвоение знаний о фактах из сексуальной области и аналогичных. Длительное время в психоанализе актуализировался исключительно такой материал, который пригоден для трактовки теориями сексуальности и фантазирования на тему рождения, данный материал всегда интерпретировался без какого‑либо специального «объяснения» или комментария. Так, мало‑помалу приходит истинное понимание, ровно в той мере, в какой исчезает бессознательное сопротивление, создающее препятствия этому процессу.

Как следствие, первый результат детского психоанализа заключается в улучшении эмоциональных отношений с родителями. Сознательное понимание приходит намного позже и принимается под давлением Супер‑Эго, чьи требования психоанализ изменяет таким образом, что Эго ребенка становится менее угнетаемым и, более того, способным вынести и даже принять эти требования. Ребенок совсем не обязательно противостоит внезапно возникшей необходимости принять новое видение своих отношений с родителями, или, главным образом, обязанности усвоить предлагаемые ему знания. Мой опыт всегда подсказывал мне, что цель такого прогрессивно переработанного знания в том, чтобы утешить ребенка и помочь установить благоприятные в своей основе отношения с родителями, а также повысить его способность к социальной адаптации.

Когда происходит такое улучшение, малыши легко обретают способность отчасти заменить отрицание реальности осмысленным отказом. И вот доказательство: на более поздних стадиях анализа, дети настолько удаляются от своих садистических анальных или каннибальских желаний (столь мощных на предыдущих стадиях), что зачастую способны критически или юмористически взглянуть на них. Например, мне даже приходилось слышать шутки от совсем крох на тему, что некоторое время назад они на самом деле хотели съесть маму или откусить от нее кусочек. Как только происходят такие изменения, чувство вины неизменно уменьшается и помимо этого, ребенок получает возможность сублимировать свои влечения, полностью отвергаемые ранее. На практике это проявляется в исчезновении заторможенности в играх, появлении многочисленных новых интересов и видов деятельности.

Подведем итоги: как наиболее важные, так и примитивные аспекты психической жизни детей требуют специальной техники анализа, которая должна быть к ним адаптирована, она состоит в анализе детских игр. С помощью такой техники мы можем достичь глубинного уровня подавленных и отвергаемых переживаний и фиксаций, что позволяет нам оказать фундаментальное воздействие на развитие ребенка.

Речь идет всего лишь о различиях в технике, а отнюдь не в основных психоаналитических принципах. Критерии психоаналитического метода, предложенного Фрейдом, а именно: необходимость использовать как отправную точку перенос и сопротивление, обязательное отслеживание инфантильных тенденций, отрицания реальности и его эффектов, амнезий, компульсивных повторений, наконец, требование актуализировать примитивные переживания, как это сформулировано в «Истории инфантильного невроза», ‑ все эти критерии интегрируются и обязательны к применению в технике психоанализа игры. Она сохраняет все общие психоаналитические принципы и приводит к тем же результатам, что и классическая техника. Просто‑напросто эта техника адаптирована к мышлению ребенка в том, что касается практических способов и приемов, то есть использования технических средств.

Психоанализ детства

Введение

К пониманию детства существует несколько подходов, один из них - психоаналитический, мы попытаемся частично осветить его в данной работе. В начале нашего века, как известно, было создано такое направление как психоанализ. Основателем его является Зигмунд Фрейд. Именно его учение в психологической науке дало начало осознанию важности детства для всей жизни человека. Началось углубленное изучение, систематизация и обсуждения этого периода человеческой жизни. Впоследствии возникали самые разные психологические теории детства, некоторые из которых во многом или полностью противоположены психоаналитической, однако почти все признают ее значимость. Например, Л. С. Выготский в своих работах во многом не соглашается с теорией Фрейда, однако, замечает ее значимость.

В своей работе мы рассмотрим подходы трех авторов, принадлежащих к психоаналитической школе, которые внесли свой вклад в понимание проблем детства в психологии. В первую очередь, конечно, теорию Зигмунда Фрейда - в своей теоретической деятельности и практике он, как правило, не занимался детьми, однако вся его теория неврозов вытекает из детских переживаний, что обуславливает насыщенность его работ информацией о его взглядах на детство. Затем мы рассмотрим ниже теорию Анны Фрейд, дочери Зигмунда Фрейда. Ее теория интересна нам потому, что она, по сути дела, явилась основоположницей детского психоанализа. Наконец, завершит наш краткий обзор теория Эрика Эриксона, американского психоаналитика, который создал свою, эпигенетическую теорию развития человека. Этот психоаналитик уже довольно сильно отошел во многих своих положениях от ортодоксального психоанализа: однако при этом, в отличие, например, от Фромма он остался в его рамках. Тем более интересно рассмотреть его теорию, понять, таким образом, развитие психоанализа.

Классический психоанализ Зигмунда Фрейда

Основатель психоанализа - Зигмунд Фрейд - один из первых психологов, обративших внимание на проблему изучения детства. Изначально психоанализ развивался как исключительно практическое направление, как метод лечения, но вскоре он стал богатым источником психологических фактов. Нельзя было не заметить огромную роль детства, детских переживаний во всей дальнейшей жизни человека. Последующие исследования и теоретические разработки привели Фрейда к тому, что эти детские переживания имеют сексуальную окраску, и этот опыт оказывает неосознанное влияние на поведение и жизнь взрослого человека. По Фрейду, неосознанный опыт является содержанием одной из трех компонент человеческой личности - бессознательного или “Оно”. “Оно” - иррациональное начало в человеке, подчиняющееся принципу удовольствия. Две другие компоненты - это “Сверх-Я” и “Я”. “Сверх-Я” - ограничивает влечения бессознательного, являясь носителем моральных норм, а “Я” следует принципу реальности и помогает субъекту действовать адекватно внешней ситуации. Содержанием “Оно” и “Сверх-Я” наполняются в детстве. Как сказано выше, “Оно” представляет бессознательные влечения, детерминированные детскими переживаниями. “Сверх-Я” - родительское начало, цензура, критика, представление о нормах, запретах, табу. “Сверх-Я” также закладывается в детстве

Каждый человек проходит в своем развитии следующие стадии:

Оральная стадия (0 – 1 год). В этот период внимание ребенка сконцентрировано на ротовой области (она считается основной эрогенной зоной), связанной с кормлением. На этапе оральной стадии Фрейд выделял две подстадии - раннюю и позднюю. На ранней подстадии сексуальным проявлением ребенка является сосание, а на более поздней к нему добавляется укус. На данной стадии закрепляются основные, самые глубинные инстинкты “Оно”. “Я”, изначально отсутствующее у ребенка, начинает выделяться из “Оно”, лишь на втором полугодии жизни ребенка. На этой стадии инстанция “Сверх-Я” еще отсутствует.

Анальная стадия (1 – 3 года). На этой стадии либидинозная энергия концентрируется вокруг ануса. По мнению Фрейда, детская сексуальность теперь удовлетворяется при помощи овладения процессами выделения. На этой стадии “Я” личности ребенка уже полностью сформировано, оно начинает контролировать импульсы бессознательного. Под влиянием таких сил, как страх потерять родителей, страх наказания, социальное принуждение, начинает постепенно формироваться инстанция “Сверх-Я”.

Генитальная стадия (3 – 5 лет). Как считал Фрейд, это высшая ступень детской сексуальности. На этой ступени развития ребенка важнейшей эрогенной зоной становятся генитальные органы. Сексуальность перестает быть аутоэротичной. Дети, перешедшие на эту фазу развития, начинают испытывать сексуальную привязанность к взрослым людям. По мнению Фрейда, именно на этой стадии, формируется Эдипов комплекс у мальчиков и комплекс Электры у девочек - суть их заключается в сексуальной привязанности ребенка к родителю противоположенного пола и восприятия второго родителя как соперника. По Фрейду, при нормальном развитии разрешение этого комплекса, происходит под влиянием страха кастрации, который заставляет мальчика отказаться от сексуального влечения к матери и идентифицировать себя с отцом. Три инстанции личности человека заканчивают свое формирование именно на этой стадии.

Латентная стадия (5 – 12 лет). На этой стадии "Я" полностью контролирует "Оно", что обуславливает снижение полового интереса ребенка. Энергия либидо находит другие пути реализации - она переносится на освоение человеческого опыта, общение со сверстниками и взрослыми и т. п.

Генитальная стадия (12 – 18 лет). В этот период повышается сексуальный интерес ребенка. По мнению Фрейда, на данной стадии нормальный подросток стремится к одной цели - нормальному сексуальному общению. Может наблюдаться регресс или фиксация на одной из предыдущих стадиях развития в случае затруднений в реализации этой цели. На данном этапе "Я" должно сдерживать особенно агрессивные проявления и импульсы "Оно".

Когда ребенок взрослеет (Фрейд не выделял такой стадии), его характер определяется развитием и взаимодействием трех основных инстанций. По мнению Фрейда, при правильном развитии их нормальное взаимодействие может осуществляться с помощью защитного механизма сублимации. Как писал впоследствии Э. Эриксон, правильная и уместная сублимация необходима личности, чтобы нормально развиваться - это одно из важнейших и наиболее смелых положения теории Фрейда. Патологическое развитие характеризуется наличием таких защитных механизмов, как регрессия, рационализация, вытеснение и т. п.

Зигмунд Фрейд, в основном, работал со взрослыми пациентами. Однако иногда он занимался и детьми. Фобия маленького Ганса (описанная в работе под названием "Анализ фобии пятилетнего мальчика") - один из наиболее известных, хрестоматийных примеров детского психоанализа у Фрейда. Рассмотрим кратко этот случай в качестве примера работы с ребенком в классическом психоанализе.

Фрейд замечает в своей работе, что различного рода страхи - очень распространенное проявление неврозов. Болезнь мальчика заключалась в том, что он "обнаруживает весьма специфический страх, что его укусит белая лошадь". В своей книге Фрейд пишет, что различные фобии могут быть проявлением разнообразных неврозов, однако наиболее часто (как и в случае с Гансом) - это так называемая "истерия страха". Эта истерия страха, как правило, перерастает в фобию. Исключение составляют лишь те случаи, когда вытесненная энергия либидо конвертируется, а не остается свободной в виде страха. Для излечения от истерии страха пригоден лишь психоаналитический метод. Именно он позволяет открыть доступ к вытесненным желаниям ребенка и, таким образом, помочь ему. В своей работе Фрейд достаточно подробно описывает ход болезни мальчика и процедуру аналитической работы с ним. Можно выделить следующие приемы, используемые в данном случае (как мы увидим в дальнейшем, эти приемы получили свое развитие в работах А. Фрейд).

Изучение сведений, сообщаемых родителями - они помогают понять возможные причины невроза, найти патогенные ситуации в прошлой жизни ребенка.

Анализ и интерпретация детских фантазий. Фрейд очень активно и смело интерпретирует все фантазии и высказывания мальчика, его поведение и поступки.

Во время работы аналитик приходит к пониманию причин болезни своего маленького пациента. Причина эта - Эдипов комплекс. Фрейд приходит к выводу, что белая лошадь для него символизирует отца, которого он на самом деле боится. Причина этого страха - в подавляемом сексуальном влечении к матери. Влечение это обостряется после рождения сестры - в результате этого маленькому Гансу мать начинает уделять меньше времени. До определенного момента нереализованная энергия либидо находит свой выход, сублимируется: мальчик возится с другими детьми на даче, представляя, что это его собственные дети. После переезда в город выход энергии закрывается - и, как результат, возникает фобия. Фрейд постепенно подводит Ганса к осознанию причин своей болезни в ходе работы с ним.

Итак, в своей достаточно обширной теории, Зигмунд Фрейд довольно подробно описал свои взгляды на развитие ребенка. Перейдем теперь к рассмотрению точки зрения его наследницы (и в прямом, и в переносном смысле) - Анны Фрейд, которая сумела развить психоанализ именно в направлении детства, воплотив на практике теорию Зигмунда Фрейда.

Теория "детского психоанализа" Анны Фрейд

Одним из последователей Фрейда, развивавших направление детского психоанализа, является его дочь Анна Фрейд. Она полностью сосредоточила свое внимание на проблемах и методах психоанализа, применяемого к детям. В своих лекциях, вышедших в последствии в виде отдельной книги "Введение в детский психоанализ", она рассмотрела следующие проблемы.

Ребенок, в отличие от взрослого, никогда не является инициатором начала анализа - решение о необходимости анализа всегда принимают его родители или другие окружающие люди. По словам Анны Фрейд, некоторые детские психоаналитики (например Мелания Клейн) не считают это серьезным препятствием в работе, однако, по ее мнению, вполне целесообразно постараться каким-нибудь образом вызвать в ребенке заинтересованность, готовность и согласие на лечение. Эту часть психоаналитической работы она выделяет в отдельный период детского психоанализа - подготовительный. В течение этого периода непосредственно аналитической работы не ведется, просто происходит "перевод определенного нежелательного состояния в другое желательное состояние с помощью всех средств, которыми располагает взрослый в отношении к ребенку". Автор выделяет три предварительных условия, необходимые для начала анализа: осознание болезни, доверие к аналитику и решение на анализ. В качестве примеров Анна приводит случаи, описанные ниже.

Одна ее шестилетняя пациентка сообщила: "Во мне сидит черт. Можно ли вынуть его?". Ответ был таков: да, можно, но если мы решим вместе это сделать, то придется выполнить множество не слишком приятных вещей. Девочка, подумав, согласилась - так было достигнуто соблюдение важного правила терапии - добровольное согласие пациента.

Другая пациентка, которую привели родители, согласилась работать вместе с психоаналитиком, стараясь приобрести союзника в борьбе с ними, подобно тому, как первая девочка старалась заполучить союзника в войне с "чертом".

Довольно часто ребенок не соглашается так просто работать с аналитиком. В таких случаях, по словам Анны Фрейд, имеет смысл в течение некоторого времени постараться добиться расположения ребенка - в приведенном примере она описывает случай с десятилетним мальчиком, когда пришлось вначале добиваться просто интереса мальчика к личности терапевта, затем постараться показать, что общение может быть не только интересным, но и полезным и, наконец, дать понять, что подвергаться анализу означает получать многочисленные преимущества. После этого ребенок начинает осознавать действительную пользу проведения психоаналитической работы.

Таким образом, по мнению Анны Фрейд, первым и немаловажным отличием детского психоанализа от классической его формы является наличие особой, подготовительной стадии, на которой ребенок должен признать свою проблему и принять решение на анализ. По словам автора, "у маленького запущенного невротика вместо сознания болезни... возникает чувство испорченности, которое становится... мотивом для проведения анализа".

После такого вступления Анна Фрейд приступает к характеристике уже непосредственной процедуры детского психоанализа. После того, как аналитику удалось завоевать доверие и расположение маленького пациента, возникает вопрос о методах и технических приемах, которые могут быть применены к ребенку в течение психоаналитической работы. Анна приводит 4 основных приема классического психоанализа и рассматривает их применительно к детскому.

Воспоминания пациента. В детском анализе не приходится сильно рассчитывать на собственные воспоминания ребенка. Маловероятно, что он сумеет рассказать аналитику достаточно о своей болезни. Поэтому автор предлагает активно собирать и использовать сведения от родителей. При этом надо учитывать все неточности и искажения, возможно обусловленные личностными мотивами.

Что касается толкования сновидений, то здесь, по мнению Анны Фрейд, вполне применимы те же приемы, что используются в работе со взрослыми людьми. Частота сновидений у ребенка не меньше, чем у взрослого. Анна рассказывает, что в работе она сообщает малышу, что "само сновидение ничего не может сделать, каждую свою часть оно откуда-нибудь да взяло", а затем они вместе "отправляются на поиски". В эту же группу приемов выделяется анализ "снов наяву", мечты детей, которыми они делятся более охотно, чем взрослые пациенты. В книге приводится несколько ярких примеров таких детских фантазий, в которых очень явно просматривается связь с какой-то (тоже "просвечивающей") проблемой. Встречаются также "сны наяву с продолжением" - фантазии, связанные по сюжету, которые ребенок рассказывает от сеанса к сеансу. В самых удачных случаях, аналитик может войти с ребенком в настолько тесный контакт в самом начале анализа, что он (ребенок) будет рассказывать ежедневно продолжение своего сна наяву, что является очень удобным и достоверным источником информации об актуальном внутреннем состоянии ребенка. Еще один специфический для детского психоанализа прием - это изучение и толкование рисунков детей. Дети охотно и много рисуют и, подчас, проявляют бессознательные желания, чувства именно в рисунках.

Касаясь метода свободных ассоциаций, Анна Фрейд замечает, что у ребенка, как правило, отсутствует готовность к ассоциированию. Именно поэтому, по ее мнению, детский анализ считается (на момент написания книги) особенно трудной областью применения учения Зигмунда Фрейда. Однако, иногда можно "спровоцировать" ребенка давать некоторые ассоциации. Так, например, в практике автора был случай, когда удалось разрешить проблему, используя метод свободных ассоциаций, когда девочку просили "сесть на корточки с закрытыми глазами и прислушаться к тому, что происходило в ней". Девочка, обладая (что важно) прекрасной зрительной памятью, охотно выполняла эту инструкцию и рассказывала все, что "приходило на ум ". Уже в то время были попытки заменить свободные ассоциации игрой (доктор Гельмут, Мелания Клейн). Как мы увидим ниже, эти методы получили широкое развитие, например, его активно применял в своей практике Эрик Эриксон.

Отдельное внимание уделяет Анна Фрейд роли переноса (или перенесения) как технического приема в детском психоанализе. Первое, что обращает на себя внимание, это то, что необходимо заинтересовать ребенка перед началом анализа, это означает, в переводе на аналитическую терминологию, создать положительное перенесение. Таким образом, положительное перенесение является необходимым условием с самого начала работы. Отрицательные же перенесения при детском анализе являются, по словам автора, прежде всего, препятствием, т. к. нормальная и продуктивная психоаналитическая работа с детьми возможна только при наличии положительного перенесения. Отрицательные же, сколь много материала они не давали, в детском анализе следует разрушать. Все элементы перенесения у ребенка, продолжает Анна, остаются лишь элементами, невроз перенесения как таковой у ребенка не возникает. Это обусловливается прежде всего тем, что ребенок, в отличие от взрослого, еще не разорвал теснейших отношений с родителями и, по сути дела, ему незачем переносить свои отношения к родителям на другого человека. Кроме того, аналитик при работе с детьми не должен оставаться безличным, как в классическом психоанализе, он, как уже неоднократно упоминалось, должен быть интересным, симпатичным ребенку. Это создает реакцию перенесения искусственно, а ничто искусственное не может стать по-настоящему реальным.

В заключительной части своей книги Анна Фрейд подводит некоторый итог своим взглядам на особенности детского психоанализа. Она обращает внимание на различные тонкости психоанализа, связанные, в основном, с незрелостью структуры личности ребенка. Например, в отличие от взрослого пациента, ребенок очень зависим в своих отношениях с окружающим миром и он (мир) оказывает намного большее влияние на протекание и механизм невроза. По мнению автора, большинство проблем маленького пациента, так или иначе, обусловлены незрелостью ”Сверх-Я”. Чтобы результативно провести анализ, как считает Анна, аналитик “должен суметь во время анализа с ребенком место его ”Я-идеала”. Ребенок согласится уступить место в своей внутренней, эмоциональной жизни новому “любовному объекту”. Таким образом, в детском психоанализе намечается явная связь с воспитанием - из-за слабости ”Я-идеала” ребенка и его эмоциональной зависимости от внешнего мира он не способен самостоятельно сдерживать освобождающиеся побуждения и для этого ему нужен человек (психоаналитик), обладающий авторитетом в воспитательном отношении.

В заключение к данному разделу можно сказать, что, в отличие от предыдущего и последующего, он почти полностью посвящен практическим проблемам детского психоанализа. На наш взгляд, это полезно потому, что рассмотрение и практики, и теории дает более полное представление о взглядах на любую психологическую проблему.

Теория Эрика Эриксона

Эрик Эриксон - представитель неопсихоанализа, его социологического направления. В своей эпигенетической концепции развития личности он попытался соединить и установить взаимосвязи между общественно-историческими условиями формирования личности и ее собственной активности. По его мнению, этнические и исторические особенности воспитания ребенка во многом определяют строение и функционирование личности. Чтобы понять эти культурные и исторические детерминанты, в своих исследованиях он рассматривал зрелую личность, а затем пытался найти истоки ее организации, строения и функционирования на предыдущих стадиях развития общества. Для понимания того, что Эриксон понимает под зрелой личностью, следует ввести термин "идентичность" личности - один из центральных во всей теории. Этот термин у Эриксона обозначает образ себя во всем многообразии отношений к миру с соответствующими формами поведения, который осознается личностью. Эта идентичность, по его мнению, формируется в течение всей жизни человека. Вот как говорит он об этом сам: "Растущий ребенок должен на каждом шагу извлекать оживляющее чувство реальности из познавания того, что его индивидуальный путь овладевающего опыта... является успешным вариантом групповой идентичности и находится в соответствии с пространством-временем и жизненным планом группы". Следует подчеркнуть, что человек стремится к обретению идентичности: в самой его природе, по словам Эриксона, заложена потребность в психосоциальной идентичности.

Всю жизнь человека можно разбить на стадии развития личности. Это разбиение производится Эриксоном на основании смены специфических задач, выдвигаемых обществом. Эти задачи могут решаться как положительно, так и отрицательно - в первом случае происходит нормальное развитие, во втором - ненормальное, именно в этом случае у человека могут возникать неврозы. В отличие от классиков психоанализа, Эриксон рассматривает развитие личности человека не только до полового созревания, но и на протяжении всех последующих лет его жизни. Переход с одной ступени на другую, по мнению автора, всегда сопровождается кризисами, которые, однако, далеко не всегда подразумевают мучительную борьбу, катастрофу и т. п., но всегда это "поворотный пункт, момент, решение и выбор между прогрессом и регрессом, интеграцией и задержкой". Безусловно, следует отметить, что Эриксон активно практиковал детский психоанализ, развивая, в частности, игровую терапию. По его мнению, игра в детском психоанализе выполняет не только диагностическую, но и собственно терапевтическую функцию.

Связи эти логически вполне понятны, например, модусам ретенции и элиминации соответствуют модальности удерживания и отпускания - связь практически прямая.

Подводя итог, можно сказать, что Эриксон в своей теории сумел охватить многие особенности, связанные с социальной жизнью личности, которые не были охвачены в классическом психоанализе. Создавая свою психоаналитическую концепцию развития ребенка, он модифицировал представления психоаналитиков об этом периоде жизни человека. Как и Фрейд, он создал, на наш взгляд, более широкую теорию, чем только концепцию детства - как было уже сказано выше, он в своих разработках вышел за пределы детства человека.

Заключение

После рассмотрения нескольких психоаналитических взглядов на проблему детства можно сделать некоторые выводы. Безусловно, все три концепции признают большую роль этого периода во всей последующей жизни человека. Все психоаналитики считают, что именно в детстве закладывается подавляющее большинство возможностей, как для развития личности, так и для личностных проблем. Конечно, наиболее категоричен в этом вопросе Фрейд. Он однозначно связывает все последующие неврозы с детскими психическими травмами, причем все значимые травмы связаны с сексуальной сферой жизни ребенка. З. Фрейд был первым ученым, открывший психическую сторону неврозов, ему было сложнее всех его последователей и критиков. Если рассмотреть всех прямых или косвенных его наследников - от Райха и Юнга до Перлза, то становится видно, что все они, так или иначе, расширяли учение о бессознательном, добавляя все новые и новые детерминанты развития человека. Юнг ввел понятие коллективного бессознательного. Райх сконцентрировал свое внимание на телесной детерминации. Эриксон развивал социальный аспект детерминации психики и т. д. Итак, за время, в течение которого развивается психоанализ, его границы сильно расширились, и он перестал быть просто терапевтической техникой, но в определенном смысле стал философией. Особенно явно это проявляется в странах, где психоанализ процветает в наши дни (например, в США). Один из основоположников “гуманистического неопсихоанализа” Эрих Фромм в своей книге “Психоанализ и этика” замечает, что подчас идеи Фрейда о бессознательном воспринимаются так, что все поведение человека полностью детерминировано неосознаваемыми импульсами. А это, в свою очередь, приводит к механистическому взгляду на человека, к отрицанию его сознательной активности и т. п.

Хотелось бы еще раз отметить, что психоанализ, безусловно, внес и, наверняка, еще внесет немалый вклад в понимание проблем детства, а, следовательно, и всей жизни человека.

Библиографический список

Фрейд З. “Психология бессознательного”.

Фрейд А. “Введение в детский психоанализ”.

Фрейд А. “Психология Я и защитные механизмы”.

Анциферова “Эпигенетическая концепция Э. Эриксона” (в кн. “Принцип развития в психологии”).

Обухова Л. Ф. “Детская психология: теории, факты, проблемы”.

Предисловие. Становление и развитие детского психоанализа

Возникновение психоанализа было связано с исследованием и лечением невротических заболеваний взрослых людей. Однако выдвинутое З. Фрейдом (1856-1939) положение о том, что истоки возникновения невротических расстройств уходят своими корнями в детство и связаны с особенностями психосексуального развития ребенка, с необходимостью подводило к изучению детских неврозов. Не случайно основатель психоанализа уделял самое пристальное внимание проблеме Эдипова комплекса, связанного с инфантильной сексуальностью и являющегося, по его мнению, «ядром неврозов». Не случайно и то, что лечение взрослых невротиков предполагало выявление средствами психоанализа воспоминаний пациентов о различного рода ситуациях, событиях, переживаниях, имевших место в их раннем детстве и относящихся к первым годам их жизни.

З. Фрейд работал в основном со взрослыми пациентами. Тем не менее ему приходилось подчас обращаться к детским случаям. Наглядным примером в этом отношении может служить его публикация «Анализ фобии пятилетнего мальчика» (1909) , в которой изложен ставший классикой случай «маленького Ганса». Правда, само лечение пятилетнего мальчика проводилось его отцом, а З. Фрейд лишь руководил этим лечением и только один раз принимал участие в разговоре с ребенком. Однако опубликованная им работа способствовала привлечению внимания психоаналитиков к анализу детских неврозов. Так, венгерский психоаналитик Ш. Ференци (1873-1933) в работе «Маленький петушатник» изложил случай странного поведения маленького мальчика, Арпада, проявлявшего повышенный интерес к курам, испытывавшего страх перед петухом и выражавшего чрезмерную любовь и ненависть к птицам.

«Анализ фобии пятилетнего мальчика» З. Фрейда и «Маленький петушатник» Ш. Ференци служили скорее наглядной демонстрацией подтверждения психоаналитических идей, нежели руководством по осуществлению психоанализа детских неврозов. Ни в той, ни в другой работе не содержались рекомендации относительно того, как и каким образом можно использовать психоанализ в процессе конкретной терапевтической работы с детьми. Напротив, в них высказывались такие суждения, которые свидетельствовали о технических трудностях психоанализа при лечении детей и сомнениях по поводу возможностей непосредственного его применения к детским неврозам.

З. Фрейд подчеркивал, что именно благодаря отцу «маленького Ганса» удалось побудить ребенка к определенным признаниям и что только совмещение в одном лице родительского и врачебного авторитета, а также совпадение нежных чувств и научных интересов сделали возможным использовать метод, который «в подобных случаях вообще вряд ли мог бы быть применим». Ш. Ференци заметил, что в случае Арпада «прямое психоаналитическое обследование оказалось невозможным», и ему пришлось ограничиться тем, чтобы просить заинтересованную в этом случае даму делать заметки, записывать изречения и фиксировать странные поступки ребенка.

Тем не менее З. Фрейд считал, что в будущем детские психоаналитические сеансы приобретут большее значение, чем это имело место на начальной стадии развития психоанализа. В работе «Проблема дилетантского анализа» (1926) он писал о ценности детских психоаналитических сеансов для развития теории и о практическом интересе, связанном с обнаружением того, что большое число детей в своем развитии проходят одну из невротических фаз. При этом он подчеркивал, что в интересах ребенка «аналитическое влияние необходимо соединить с воспитательными мероприятиями» и что эта техника «еще ждет своей разработки».

Отталкиваясь от этих идей, последующие психоаналитики приступили к практическому анализу детских неврозов, что нашло свое отражение, в частности, в терапевтической деятельности А. Фрейд (1895-1982), М. Кляйн (1882-1960), Д. Винникотта (1896-1971) и других аналитиков. Публикации А. Фрейд «Введение в технику детского психоанализа» (1927) , «Детство в норме и патологии» (1965) , работы М. Кляйн «Психоанализ детей» (1932) , «Психоаналитическая игровая техника: ее история и значение» (1955) , книга Д. Винникотта «“Пигля”: Отчет о психоаналитическом лечении маленькой девочки» (1977) оказали заметное влияние на становление и развитие детского психоанализа.

Дочь основателя психоанализа Анна Фрейд была одной из первых, кто способствовал становлению и развитию детского психоанализа. Будучи младшей из шести детей З. Фрейда, она не только находилась рядом с ним всю свою жизнь, выполняя роль личного секретаря и ухаживая за отцом, на протяжении шестнадцати лет страдавшего от ракового заболевания, но и, став психоаналитиком, активно включилась в профессиональную деятельность, связанную с Международным психоаналитическим движением.

А. Фрейд не имела медицинского образования. Закончив лицей и получив педагогическое образование в 1914 году, на протяжении пяти лет она работала учительницей. Не встречая возражений со стороны отца, молодая учительница имела возможность посещать его лекции и присутствовать на некоторых заседаниях Венского психоаналитического общества. Проявив интерес к психоаналитическим идеям, в 1918-1921 годах она прошла личный анализ у своего отца. С 1918 года она стала принимать участие в Международных психоаналитических конгрессах. Осуществив самостоятельное психоаналитическое исследование пятнадцатилетней девочки и выступив с докладом «Фантазия избиения во сне и наяву», в 1922 году А. Фрейд стала членом Венского психоаналитического общества.

В 1920 году З. Фрейд подарил своей дочери кольцо, подобное тому, которое носили особенно приближенные к нему мужчины-аналитики, входящие в состав «тайного комитета». В 1923 году А. Фрейд открыла собственную психоаналитическую практику, а в 1924 году стала членом «тайного комитета», заменив ближайшего сподвижника основателя психоанализа О. Ранка (1884-1939), который, выдвинув свои собственные идеи о травме рождения и не встретив поддержки среди ближайшего окружения З. Фрейда, вышел из состава данного комитета. В 1924 году она возглавила Венский психоаналитический институт, в котором стала читать лекции по детскому психоанализу. В том же году она повторно прошла анализ у своего отца, в 1931 году – стала секретарем Венского психоаналитического общества.

Летом 1938 года А. Фрейд вместе со своим отцом покинула Австрию и эмигрировала в Англию. После смерти З. Фрейда она способствовала изданию его собрания сочинений. Во время второй мировой войны А. Фрейд оказывала помощь детям, пострадавшим от бомбардировок Лондона, открыла детский приют-ясли, осуществляла терапевтическую и исследовательскую деятельность. С 1944 по 1949 год была Генеральным секретарем Международной психоаналитической ассоциации. В 1947 году в Хэмпстеде организовала курсы подготовки специалистов в области детского психоанализа, в 1952 году возглавила Хэмпстедскую клинику детской терапии, которая в 1984 году была переименована в Центр Анны Фрейд.

А. Фрейд неоднократно выезжала с лекциями в США, принимала активное участие в работе Международных психоаналитических конгрессов. Была почетным доктором Шеффильского (Англия), Венского (Австрия), Гарвардского, Колумбийского, Чикагского, Филадельфийского (США) университетов. В 1973 году была избрана почетным президентом Международной психоаналитической ассоциации. Умерла в октябре 1982 года. В возрасте 86 лет.

А. Фрейд – автор многочисленных статей и ряда книг, включая «Введение в технику детского психоанализа» (1927) , «Введение в психоанализ для педагогов» (1930) , «Я и механизмы защиты» (1936) , «Норма и патология детства» (1965) . Ее идейное наследие нашло свое отражение в собрании сочинений, изданном в десяти томах.

В своей исследовательской и терапевтической деятельности А. Фрейд исходила из того, что детский психоанализ требует специальной техники, поскольку в отличие от взрослого ребенок является незрелым, несамостоятельным существом, решение на анализ никогда не исходит от него самого, он не чувствует никакого нарушения и чаще всего у него нет сознания того, что он болен. Учитывая эти особенности, детский психоанализ предполагает прежде всего более или менее длительный подготовительный период, на протяжении которого осуществляется как бы «дрессировка» ребенка для анализа (сознание болезни, доверие, согласие на лечение).

По мнению А. Фрейд, работающему с детьми аналитику необходимо придерживаться следующих правил: он не должен оставаться безличным по отношению к маленькому пациенту; вместо толкования свободных ассоциаций и поступков пациента аналитик должен направить свое внимание туда, где «разыгрываются невротические реакции», то есть на домашнюю среду, окружающую ребенка; аналитик должен учитывать то обстоятельство, что внешний мир оказывает «на механизм инфантильного невроза и на течение анализа» более сильное влияние, чем у взрослого пациента; при работе с ребенком аналитик должен суметь занять место его Я-идеала, и ему не следует начинать свою терапевтическую деятельность до тех пор, пока не будет уверен в том, что он «окончательно овладел этой психической инстанцией ребенка»; аналитик должен обладать авторитетом в воспитательном отношении, то есть анализировать и воспитывать, позволять и запрещать, «разрывать и вновь связывать».

Излагая свои взгляды на специфику детского психоанализа, А. Фрейд выступила против позиции М. Кляйн, в соответствии с которой предпринимались попытки интерпретации поведения детей с точки зрения психоаналитического подхода к взрослым, учитывающего сексуальную символику в ее непосредственном смысловом значении. Как и основатель психоанализа, она критически отнеслась к рассмотрению игровой деятельности детей, преломленной через призму символического отображения реальных сексуальных отношений между родителями, что было характерно для М. Кляйн.

В отличие от А. Фрейд, считавшей, что анализ ребенка уместен только в случае инфантильного невроза, М. Кляйн придерживалась точки зрения, согласно которой психоанализ приемлем и для развития нормальных детей. Используя психоаналитические методы исследования и лечения, она разработала технику детского психоанализа, основанную на игре и ранних объектных отношениях. Свободной игре ребенка придавалось такое же значение, как и свободным ассоциациям взрослого пациента. Соответственно за игровыми действиями ребенка усматривались символические значения, в психоаналитической интерпретации совпадающие или, во всяком случае, мало чем отличающиеся от аналитической работы со взрослыми. Связанные с игрой действия ребенка расшифровывались и толковались в плане проявления его сексуальных и агрессивных желаний: столкновение двух игрушек между собой рассматривалось как выражение наблюдения интимных отношений между родителями; опрокидывание какой-либо игрушки – как агрессивные действия, направленные против одного из родителей. Игровая аналитическая техника не требует подготовительного этапа к анализу и дает возможность лучше понять объектные отношения между ребенком и родителями, в первую очередь детские переживания, связанные с матерью. В основу детского психоанализа должно быть положено, по мнению М. Кляйн, представление о том, что удовлетворение и фрустрация, либидозные и деструктивные импульсы формируются на самых ранних стадиях развития ребенка, в течение трех-четырех первых месяцев его жизни, когда у него появляется восприятие «хорошего» и «плохого» объекта («хорошей» и «плохой» груди матери). На ранних стадиях развития ребенка проявляется то, что может быть названо «младенческим неврозом», характеризующимся депрессивной тревогой. Последняя, как считала М. Кляйн, «играет жизненно важную роль в раннем развитии ребенка, и нормой является завершение инфантильных неврозов где-то к сроку около середины первого года жизни».

Во второй половине 20-х и начале 40-х годов проходили идейные столкновения между А. Фрейд и М. Кляйн, обусловленные их различными взглядами на детский психоанализ. Особенно острыми эти столкновения были в Англии, куда М. Кляйн переехала в 1926 году, а А. Фрейд – в 1938 году.

Отголоски этих дискуссий сохранились до сих пор среди психоаналитиков, специализирующихся в области психоанализа детских невротических заболеваний. Во всяком случае, среди современных психоаналитиков нет единого мнения по поводу того, в какой степени следует доверять детской игре в процессе анализа ребенка: отражает ли его игра действительные жизненные ситуации, свидетельствующие о внутренних конфликтах, или в ней проявляется сопротивление выражению конфликтов; является ли игра ребенка своего рода переносом или излюбленным средством выражения; находит ли он в ней средство «бегства в болезнь» или игра ребенка сама по себе обладает целебной силой.

В настоящее время одни психоаналитики придерживаются взглядов А. Фрейд, другие – разделяют идеи М. Кляйн, третьи – используют все ценное, что имелось в учениях этих двух представителей детского психоанализа. В данной хрестоматии содержатся материалы, принадлежащие перу А. Фрейд, и в ней отражена соответственно одна из позиций, связанная с пониманием специфики детского психоанализа и его техники. Для того чтобы составить более полное представление о возможных подходах к рассмотрению психического развития ребенка, возникновения психических расстройств детей и методов их лечения, читатель может обратиться к опубликованным на русском языке работам, приведенным в списке литературы. Однако мне представляется, что ознакомление с детским психоанализом необходимо начинать с чтения соответствующих работ А. Фрейд. Именно поэтому предлагаемая читателю хрестоматия включает в себя исследования данного автора как необходимую предпосылку для дальнейшего овладения психоаналитическими знаниями в сфере терапии, воспитания и образования детей.

Валерий Лейбин,

действительный член Академии педагогических и социальных наук,

главный научный сотрудник

Института системных исследований РАН

Раздел I
Психоанализ раннего детства

Амнезия событий раннего детства и Эдипов комплекс

Мы все прекрасно знаем, что преподаватели относятся к психоанализу с известной долей скептицизма и недоверия. Но так как вы, учителя, работающие в Детских дневных центрах , решили все же прослушать краткий курс моих лекций, вы, видимо, тем или иным путем пришли к заключению, что более близкое знакомство с новой дисциплиной сможет оказать определенную помощь в вашей нелегкой работе. После прослушивания этих четырех лекций вы сможете оценить, ошибались ли вы в своих ожиданиях и сумела ли я оправдать хоть часть ваших надежд.

В определенном смысле у меня нет для вас ничего абсолютно нового. Я бы не достигла своей цели, если бы попыталась рассказать вам о поведении школьников или детей, посещающих Дневные центры, так как в этом отношении вы находитесь в более выгодном положении. Через ваши руки ежедневно проходит огромное количество материала, наглядно демонстрирующего весь спектр явлений: от детей, отстающих в умственном и физическом развитии, запуганных, упрямых, лживых, испорченных дурным обращением, до жестоких, агрессивных и склонных к совершению преступлений. Я лучше уклонюсь от попыток оглашения всего списка, так как вы все равно обнаружите в нем много пробелов.

Тем не менее даже хорошее знакомство со всем многообразием ситуаций может препятствовать постижению истинного смысла этих феноменов. Вы, так же как школьные учителя и воспитатели детских садов, должны беспрестанно действовать. Жизнедеятельность в классе требует постоянного вмешательства с вашей стороны: вы должны делать замечания, поддерживать дисциплину и порядок в классе, следить, чтобы дети не сидели без дела, давать им советы и указания. Ваша администрация была бы крайне недовольна, если бы вам вдруг пришло в голову перейти на позиции пассивного наблюдателя. Так уж устроено, что в силу своей профессиональной деятельности вы знакомитесь с бесчисленными видимыми проявлениями поведения детей, но вы не можете ни охватить взглядом весь спектр этих явлений, ни проследить истоки детского поведения, на которое вы вынуждены реагировать.

Возможно, вы не можете правильно оценить и классифицировать материал, которым обладаете, не столько из-за отсутствия возможности беспрепятственного наблюдения, сколько потому, что такая классификация требует специальных знаний. Представим себе на минуту, что кто-нибудь из присутствующих здесь особенно заинтересован в том, чтобы выяснить, почему некоторые дети в определенной группе страдают нарушениями зрения или рахитом. Ему известно, что эти дети живут в убогих, сырых домах, но только медик сможет внятно объяснить, каким образом сырость влияет на физическое состояние ребенка. Другой, возможно, сконцентрировал свое внимание на тех опасностях, которым подвержены, по причине своих врожденных качеств, дети страдающих алкоголизмом родителей; в этом случае необходимо обратиться к изучению наследственности. Тот, кто интересуется взаимосвязью между такими явлениями, как безработица, нехватка жилья и отсутствие заботы о ребенке, должен заняться изучением социологии. Точно так же учитель, интересующийся психологическими детерминантами всех этих явлений, желающий понять разницу между ними и проследить их постепенное развитие на конкретных примерах, может обратиться за информацией к психоанализу.

Мне кажется, что такое обогащение знаниями может оказать вам значительную поддержку в вашей практической деятельности. На это есть две причины. Дневные центры – это новейший образовательный институт в Вене. Он предназначен для детей, которые по тем или иным причинам после уроков остаются без присмотра родителей. Идея создания подобных центров – превентивная мера, попытка предотвратить негативные последствия, возникающие в результате снижения заботы о детях. Своим существованием они обязаны убеждению, что на развитие вызывающего и асоциального поведения на ранних стадиях можно сравнительно легко повлиять в благоприятной атмосфере таких центров, напоминающей школьную или домашнюю обстановку. Позже, когда выросшие без родительского присмотра, совершившие преступления подростки оказываются в исправительном заведении, сделать это значительно сложнее, а порой просто невозможно.

Тем не менее в настоящий момент посещение Дневных центров не может быть принудительным. В то время как посещение школы является обязательным, вопрос о доверии своего ребенка на попечение работникам Центра оставлен на усмотрение родителей. По этой причине Дневные центры должны постоянно доказывать то, что их существование не является бесполезным, завоевывая авторитет в глазах каждого ребенка и родителя своей успешной работой, точно так же, как до указа об обязательной прививке против оспы надо было снова и снова убеждать родителей в необходимости такой прививки.

Но работники Дневных центров указывают на другое затруднение, присущее их положению. В большинстве случаев им приходится иметь дело с детьми, уже успевшими пройти через руки различных воспитателей. Они отмечают, что эти дети, по крайней мере вначале, неадекватно реагируют на них самих и их поступки. Они приходят с уже сложившимися представлениями и нередко своим поведением выражают недоверие, тревогу или пренебрежение по отношению к учителю. Такое отношение у них выработалось в результате предыдущего общения со взрослыми. К тому же жизнь ребенка в Дневном центре – не более чем приложение к его школьной жизни, и Центры в основном осваивают более либеральные, гуманные и современные способы воспитания, чем те, которые преобладают в большинстве школ. Таким образом, школа, требуя от ребенка определенного стандарта поведения и внушая ему такой стандарт, нередко создает для Центров препятствия в достижении цели.

Так что положение работников Дневных центров далеко не завидное. Они постоянно сталкиваются с трудными задачами, требующими независимого решения и вмешательства; и это не говоря уже о том, что они не являются главными и самыми важными взрослыми в жизни ребенка.

Школьные учителя на это могут сказать, что мы не правы, расценивая их положение как наиболее благоприятное. Они также утверждают, что чаще всего получают ребенка слишком поздно; очень сложно, например, в первом классе начальной школы привить ребенку правильное и серьезное отношение к учебе и к преподавателям, если прежде ему была знакома только беззаботная атмосфера детского сада. Они несут с собой в школу модель поведения, приобретенную в детском саду, и отношение, не приемлемое в условиях школы.

В соответствии с вышесказанным работники детских садов имеют дело с еще не испорченной воспитанием группой, а следовательно, находятся в более выгодном положении. Но даже от них мы, к нашему изумлению, слышим жалобы, что их трех– шестилетние воспитанники уже являются сформировавшимися личностями. Каждый ребенок наделен свойственными только ему чертами характера и реагирует на действия воспитателей по-своему. С каждым ребенком воспитатель связывает определенные ожидания, конкретные надежды и опасения, у каждого из них свои пристрастия, каждый по-своему выражает зависть и нежность, требует любви и отвергает ее. И речи не может быть о влиянии личности воспитателя на покорное, еще не сформировавшееся существо. Воспитательница имеет дело с маленькими личностями, сложными и с трудом поддающимися влиянию.

Поэтому учителя и воспитатели – в школах, в Дневных центрах или детских садах – всегда оказываются в одинаково трудном положении. Очевидно, что формирование личности завершается раньше, чем мы себе это представляли. Чтобы выявить происхождение тех особенностей характера ребенка, которые причиняют преподавателю столько хлопот, исследователь должен обратиться к периоду, предшествующему его поступлению в воспитательные заведения, к первым взрослым в жизни ребенка, то есть к периоду до шести лет и к его родителям.

Возможно, у вас появилось ощущение, что таким образом задача упрощается. Вместо того чтобы день ото дня наблюдать поведение детей старшего возраста в школах и Дневных центрах, мы постараемся собрать сведения об их впечатлениях и воспоминаниях ранних лет.

На первый взгляд это совсем не сложно. Вы всегда стремились к тому, чтобы отношения с доверенными вам детьми были искренними и открытыми. Сейчас это очень пригодится. Отвечая на ваши вопросы, ребенок будет готов рассказать вам все.

Я советую каждому из вас совершить такую попытку, но предупреждаю вас, что вы получите скудные результаты. Дети не рассказывают о своем прошлом, зато они охотно расскажут вам о событиях последних нескольких дней или недель, о проведенных выходных, о своем последнем дне рождения, возможно даже о прошлогоднем Рождестве. Но здесь их воспоминания обрываются, или, в любом случае, дети теряют способность рассказывать о них.

Вы можете сказать, что наша уверенность в том, что ребенок в состоянии вспомнить свое прошлое, не имеет под собой оснований. Следует иметь в виду, что дети не могут отличить важные события от незначительных. Поэтому вы считаете, что будет разумнее и продуктивнее задать наши вопросы не ребенку, а взрослому, интересующемуся исследованием раннего опыта своего детства.

Я, конечно, рекомендую вам воспользоваться также и этим, вторым способом, но знаю, что вы будете удивлены, когда обнаружите, что приятелю, искренне желающему помочь вам, почти нечего сказать. Его более или менее осознанные воспоминания с небольшим количеством пробелов обратятся, может быть, к пятому или шестому году жизни. Он опишет свои школьные годы, возможно даже дом, где он жил на третьем, четвертом и пятом году жизни, имена братьев и сестер и даты; он может даже упомянуть такое особое событие, как переезд из одного дома в другой, или какой-то необычный случай. На этом список иссякнет, прежде чем вы обнаружите искомое, а именно знаки того, как его пятилетнее развитие вело к формированию характерных черт личности.

Разумеется, это подходящий повод для нового разочарования. События, о которых мы хотим услышать, играющие столь важную роль в формировании характера индивида, касаются самых интимных переживаний в его жизни. Это тот опыт, который каждый хранит как самое сокровенное и, не допуская к нему никого, кроме самого себя, застенчиво скрывает даже от самых близких друзей. Учитывая это обстоятельство, следует обратиться за информацией к единственному человеку, готовому ее выдать. Иными словами, каждый исследователь должен изучить самого себя. Здесь дело касается нас самих, и мы должны положиться на способность нормального взрослого человека помнить прошлое, на нашу заинтересованность в этих сведениях и желание преодолеть все барьеры, препятствующие личности выдать свои секреты другим.

Тем не менее, даже если мы подойдем к этому делу со всей заинтересованностью и вниманием и будем предельно откровенны, результаты все равно будут скудными. Нам не удастся пролить свет на ранние годы нашей жизни и собрать непрерывную цепочку воспоминаний того периода. Мы можем связать события с определенными периодами времени, которые для различных индивидов могут быть совершенно разными. Для некоторых это пятый год жизни, для кого-то – четвертый, еще для кого-то – третий. Однако до этого момента в сознании каждого из нас существует большой пробел, темнота, на фоне которой выделяются лишь некоторые беспорядочные и бессвязные фрагменты, при ближайшем рассмотрении лишенные значения и смысла.

Например, молодой человек не помнит ничего из первых четырех лет своего детства, кроме короткого эпизода на корабле, где капитан в красивой форме протягивает к нему руки, чтобы поднять его над парапетом. Опрос других людей показал, что в тот же период времени он пережил серьезные потрясения и тяжелейшие удары судьбы. Или опять же, в памяти девушки, раннее детство которой было богато эмоциональными переживаниями, среди путаницы событий сохранилось лишь одно четкое воспоминание: во время прогулки в детской коляске она поворачивается назад и смотрит на няню, толкающую коляску!

Вы, конечно, согласитесь, что здесь мы сталкиваемся с крайне противоречивым набором фактов. С одной стороны, из наших наблюдений за маленькими детьми и рассказов родственников о нашем детстве мы знаем, что поведение ребенка на этой стадии развития осмысленно и активно; он выражает свое отношение к происходящему, во многих отношениях проявляет себя как разумное существо. С другой стороны, этот период стерся из его памяти или, в лучшем случае, оставил о себе крайне скудные воспоминания. Согласно свидетельствам школьных учителей и воспитателей детских садов, по истечении этих ранних детских лет человек вступает в жизнь в качестве полностью сформировавшейся личности. Но все же память работает так, будто в этот период, когда ребенок наиболее восприимчив и чувствителен, когда происходит комплексное развитие его личности, ничего достойного запоминания не происходило.

До сих пор академическая психология попадала в эту ловушку. В качестве материала для своих исследований ученые брали только ту часть психической жизни индивида, которая известна ему самому, что неизбежно приводило к недооценке значения первых лет жизни, остававшихся для него неизвестными.

Первую попытку разрешения этого противоречия совершил психоанализ. Исследовав природу ошибочных действий, которые человек совершает в своей повседневной жизни, забывая и теряя вещи или кладя их не на свое место, читая или слыша неверное слово, психоанализ доказал, что такие ошибки не являются случайными. Прежде такие случаи объясняли, не особенно вдумываясь, как результат невнимательности, усталости или просто случайности. Психоаналитические исследования показали, что, как правило, мы ничего не забываем, кроме того, что мы по той или иной веской причине не хотели бы помнить, хотя эта причина обычно нам не известна.

Подобным образом, исследуя пробелы в воспоминаниях детства, психоанализ прибегает к нетрадиционным способам объяснения. Он утверждает, что столь поразительный феномен не имел бы места без серьезных на то оснований. Именно этот мрак, окутывающий первые годы жизни, и препятствия, возникающие на пути каждого, совершающего какую-либо попытку рассеять его, привели психоаналитиков к мысли, что тут скрывается что-то важное. Точно так же взломщик, наткнувшийся на особенно изощренное устройство замка, приходит к выводу, что усилия, которые он приложит, чтобы взломать его, будут щедро вознаграждены; люди не причинили бы себе столько хлопот, чтобы запереть нечто бесполезное!

Но в данный момент в мои планы не входит объяснение, каким образом психоанализ справился с этой целью – восстановить воспоминания детства. Описание метода психоанализа само по себе займет больше времени, чем имеется в нашем распоряжении. Его более детальное рассмотрение и исследование мы оставим на случай другого курса лекций. Сейчас нас интересует главным образом содержание первых пяти лет жизни, в той мере, в которой психоанализу удалось восстановить его. Я напомню только, что это восстановление совершалось путем толкования сновидений и объяснения происхождения ошибок, совершенных как здоровыми людьми, так и пациентами, страдающими неврозами.

Психоаналитическая реконструкция воспоминаний детства апеллирует к самой ранней поре младенчества, к периоду, когда ребенок обладает только наследственными качествами, присущими ему от рождения, – иными словами, к тому состоянию, в котором мы тщетно надеялись застать его в момент поступления в учебное заведение. То, что нам известно об этой стадии развития, не впечатляет. Новорожденные дети во многом схожи с детенышами животных, однако в некотором отношении находятся в менее выгодном положении, чем молодые животные. Последние зависят от своих матерей только в течение непродолжительного периода времени, самое большее, нескольких недель. После этого они превращаются в самостоятельных особей, способных обходиться без посторонней помощи. С детьми дело обстоит иначе.

Ребенок по крайней мере в течение года находится в такой зависимости от матери, что погиб бы в ту же минуту, когда мать перестала бы заботиться о нем. Но даже по прошествии года младенчества до независимости еще далеко. Ребенок не в состоянии добывать пищу и средства к существованию, защититься от опасности. Как известно, на то, чтобы полностью освободиться от опеки взрослых и стать самостоятельным, требуется пятнадцать лет, а то и больше.

Судьбу ребенка неизбежно определяет его продолжительная зависимость от взрослого, что также отличает людей от особей животного мира. Мать играет в течение первого года жизни самую важную роль в судьбе ребенка, хотя бы потому, что ее нежная забота – единственная его защита, это ощущение остается на всю жизнь. Ребенок чувствует себя в безопасности до тех пор, пока он знает, что мать находится поблизости, и дитя беспокойством или возмущением демонстрирует свою беспомощность, когда мать покидает его. Без матери он не смог бы утолить свой голод; ее присутствие становится жизненно важным для него.

Первая лекция по психоанализу для педагогов (1930). Текст дан по изданию: Фрейд А. Теория и практика детского психоанализа. Т. I. М., 1999. С. 8–22.

Немецкое Hort здесь переводится как «Детский дневной центр». Его устав гласит: «Центры созданы по модели детских садов, но предназначены главным образом для детей от 6 до 14 лет. В то время как детские сады принимают детей только до 6 лет, то есть дошкольного возраста, центры Hort посещают те дети, родители которых уходят на работу на весь день и которые вынуждены были бы проводить свободное от школы время на улице. Здесь, в центрах Hort, они готовят уроки, участвуют в коллективных играх, ходят на прогулки».

Возникновение психоанализа было связано с исследованием и лече­нием невротических заболеваний взрослых людей. Однако выдвинутое З.Фрейдом положение о том, что истоки возникновения невротических расстройств уходят своими корнями в детство и связаны с особенностями психосексуального развития ребенка, с необходимостью подводило к изу­чению детских неврозов. Не случайно основатель психоанализа уделял самое пристальное внимание проблеме эдипова комплекса, связанного с инфантильной сексуальностью и являющегося, по его мнению, «ядром неврозов». Не случайно и то, что лечение взрослых невротиков предпола­гало выявление средствами психоанализа воспоминаний пациентов о раз­личного рода ситуациях, событиях, переживаниях, имевших место в их раннем детстве и относящихся к первым годам их жизни.

3. Фрейд работал в основном со взрослыми пациентами. Тем не менее ему приходилось подчас обращаться к детским случаям. Наглядным при­мером в этом отношении может служить его публикация «Анализ фобии пятилетнего мальчика» (1909), в которой изложен ставший классикой слу­чай «маленького Ганса». Правда, само лечение пятилетнего мальчика про­водилось его отцом, а 3. Фрейд лишь руководил этим лечением и только один раз принимал участие в разговоре с ребенком. Однако опубликован­ная им работа способствовала привлечению внимания психоаналитиков к анализу детских неврозов. Так, венгерский психоаналитик Ш. Ферен-ци в работе «Маленький петушатник» изложил случай странного поведе­ния маленького мальчика Арпада, проявлявшего повышенный интерес к курам, испытывавшего страх перед петухом и выражавшего чрезмерную любовь и ненависть к птицам.

«Анализ фобии пятилетнего мальчика» З.Фрейда и «Маленький пету-шатник» Ш. Ференци служили скорее наглядной демонстрацией подтвер­ждения психоаналитических идей, нежели руководством по осуществле­нию психоанализа детских неврозов. Ни в той, ни в другой работе не содержа­лись рекомендации относительно того, как и каким образом можно использовать психоанализ в процессе конкретной терапевтической работы с детьми. Напротив, в них высказывались такие суждения, которые свидетельствовали о техни­ческих трудностях психоанализа при лечении детей и сомнениях по поводу возможностей непосредственного его применения к детским неврозам.

З.Фрейд подчеркивал, что именно благодаря отцу «маленького Ганса» удалось побудить ребенка к определенным признаниям и что «только совмещение в одном лице родительского и врачебного авторитета, сов­падение нежных чувств с научным интересом сделало возможным исполь­зовать метод, который в подобных случаях вообще вряд ли мог бы быть применим» . Ш. Ференци заметил, что в случае Арпада «прямое психоаналитическое обследование оказалось невозможным» и ему при­шлось ограничиться тем, чтобы просить заинтересованную в этом слу­чае даму делать заметки, записывать изречения и фиксировать странные поступки ребенка .

Тем не менее 3. Фрейд считал, что в будущем детские психоаналитические сеансы приобретут большее значение, чем это имело место на начальной ста­дии развития психоанализа. В работе «Проблема дилетантского анализа» (1926) он писал о ценности детских психоаналитических сеансов для раз­вития теории и о практическом интересе, связанном с обнаружением того, что большое число детей в своем развитии проходят одну из невро­тических фаз. При этом он подчеркивал, что в интересах ребенка «анали­тическое влияние необходимо соединить с воспитательными мероприя­тиями» и что эта техника «еще ждет своей разработки» .

Отталкиваясь от этих идей, последующие психоаналитики приступи­ли к практическому анализу детских неврозов, что нашло свое отраже­ние, в частности, в терапевтической деятельности А.Фрейд, М.Кляйн, Д. Винникотта и других аналитиков. Публикации А. Фрейд «Введение в технику детского психоанализа» (1927), «Детство в норме и патологии» (1965), работы М.Кляйн «Психоанализ детей» (1932), «Психоаналити­ческая игровая техника: ее история и значение» (1955), книга Д. Винни­котта «"Пигля": отчет о психоаналитическом лечении маленькой девоч­ки» (1977) оказали заметное влияние на становление и развитие детского психоанализа.

Как уже отмечалось, М. Кляйн проходила личный анализ у Ш. Ференци. Скорее всего уже в то время она могла иметь представление о некоторых идеях Ш. Ференци, связанных с психоанализом детей, поскольку его рабо-

ДЕТСКИЙ ПСИХОАНАЛИЗ

та «Маленький петушатник» была опубликована буквально за несколько лет до их знакомства. Именно Ш. Ференци посоветовал М. Кляйн заняться профессиональной деятельностью, имеющей прямое отношение к анали­зу детей. В дальнейшем она как раз и сосредоточила свои исследователь­ские и терапевтические усилия в сфере детского психоанализа.

Примерно в то же время интерес к аналитической работе с детьми проявила и А. Фрейд, которая впоследствии внесла значительный вклад в разработку детского психоанализа. Поскольку данная сфера анали­за была в то время малоизученной, то М. Кляйн и А. Фрейд независимо друг от друга начали формулировать свои концептуальные положения и предлагать методику аналитической работы с детьми. Обе отталкива­лись от классического психоанализа, однако их понимание того, как кон­кретно можно использовать психоаналитические идеи 3. Фрейда приме­нительно к работе с детьми, оказались не совпадающими друг с другом. Более того, в ряде случаев они придерживались противоположных пози­ций, что породило критическое отношение друг к другу.

Как это ни покажется парадоксальным на первый взгляд, но А. Фрейд внесла некоторые корректировки в предложенную основателем психо­анализа методику анализа взрослых пациентов, чтобы тем самым адап­тировать ее к анализу детей. В отличие от подобного подхода, М. Кляйн строго придерживалась установок классического психоанализа, распро­странив их и на работу с маленькими детьми. Так, она осуществляла ана­лиз детей, используя метод символического раскрытия чувств, фанта­зий и страхов подобно тому, как это делалось со взрослыми пациента­ми с помощью свободных ассоциаций и толкования сновидений. Кроме того, М. Кляйн прибегала к соответствующим интерпретациям, считая, что проработка возникающего в анализе переноса ребенка и его страхов способствует осуществлению терапии.

Вместе с тем она одной из первых предложила использовать при рабо­те с детьми игровой метод, который впоследствии был с воодушевлением воспринят многими детскими психоаналитиками. Если в начале своей терапевтической деятельности она анализировала своих маленьких паци­ентов у них дома, то впоследствии анализ осуществлялся в специально оборудованном кабинете, в котором имелись две куклы разных размеров, бумага, краски, машинки, фигурки животных, а также кушетка, низкий стол и стулья.

Поскольку начало исследовательской и терапевтической деятельно­сти М. Кляйн соотносилось со сферой детского психоанализа, то для луч­шего понимания ее последующих идей и концепций имеет смысл остано­виться на сравнительном рассмотрении того, что было предложено ею и А. Фрейд в 20-х гг. XX столетия.

ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКАЯ ШКОЛА М. КЛЯЙН

Как известно, А. Фрейд исходила из того, что детский психоанализ требует специальной техники, поскольку в отличие от взрослого ребенок является незрелым, несамостоятельным существом, решение на анализ никогда не исходит от него самого, он не чувствует никакого нарушения и чаще всего у него нет сознания того, что он болен. Учитывая эти особен­ности, детский психоанализ предполагает прежде всего более или менее длительный подготовительный период, на протяжении которого осуще­ствляется как бы «дрессировка» ребенка для анализа (сознание болезни, доверие, согласие на лечение).

По мнению А. Фрейд, работающему с детьми аналитику необходимо придерживаться следующих правил:

Он не должен оставаться безличным по отношению к маленькому паци­
енту;

Вместо толкования свободных ассоциаций и поступков пациента ана­
литик должен направить свое внимание туда, где «разыгрываются нев­
ротические реакции», т.е. на домашнюю среду, окружающую ребенка;

Аналитик должен учитывать то обстоятельство, что внешний мир ока­
зывает «на механизм инфантильного невроза и на течение анализа»
более сильное влияние, чем у взрослого пациента;

При работе с ребенком аналитик должен суметь занять место его
Я-идеала и ему не следует начинать свою терапевтическую деятель­
ность до тех пор, пока он не будет уверен в том, что «окончательно
овладел этой психической инстанцией ребенка»;

Эти идеи были изложены А. Фрейд в одной из первых ее работ «Введе­ние в технику детского психоанализа» (1927). К тому времени она знала об игровой технике, предложенной М. Кляйн в качестве необходимого средства работы с маленькими детьми. А. Фрейд не только знала существо данной техники, но и по достоинству оценила ее эвристические и тера­певтические возможности. Во всяком случае она недвусмысленно подчер­кивала, что разработанная М. Кляйн техника игры несомненно является ценной для наблюдения за ребенком.

Достоинство игровой техники состоит, по мнению А. Фрейд, в том, что вместо требующего значительной затраты времени наблюдения за ребен­ком в домашней обстановке в кабинете аналитика воспроизводится знако­мый ему мир, где ребенку предоставляется свобода действия. Психоана­литик может изучать различные реакции ребенка, степень его агрессив­ности или сострадания, его установки в отношении к разным предметам и людям, представленным в виде игрушечных фигур. Ребенок в игру-

ДЕТСКИЙ ПСИХОАНАЛИЗ

шечном мире может совершать действия, осуществляемые в реальном мире исключительно в пределах фантазии. «Все эти преимущества, - под­черкивала А. Фрейд, - диктуют нам необходимость применения метода игры, разработанного М. Кляйн при изучении маленьких детей, которые не умеют еще облекать свои мысли в словесную форму» .

Вместе с тем А. Фрейд выступила против позиции М. Кляйн, в соответ­ствии с которой предпринимались попытки интерпретации поведения детей с точки зрения психоаналитического подхода к взрослым, учиты­вающего сексуальную символику в ее непосредственном смысловом зна­чении. Как и основатель психоанализа, она критически отнеслась к рас­смотрению игровой деятельности детей, преломленной через призму символического отображения реальных сексуальных отношений между родителями, что было характерно для М. Кляйн.

В отличие от А. Фрейд, считавшей, что анализ ребенка уместен только в случае инфантильного невроза, М. Кляйн придерживалась точки зрения, согласно которой психоанализ приемлем и для развития нормальных детей. Используя психоаналитические методы исследования и лечения, она разработала технику детского психоанализа, основанную на игре и ранних объектных отношениях. Свободной игре ребенка придавалось такое же зна­чение, как и свободным ассоциациям взрослого пациента. Соответствен­но, за игровыми действиями ребенка усматривались символические зна­чения, в психоаналитической интерпретации совпадающие или во всяком случае мало чем отличающиеся от аналитической работы со взрослыми. Связанные с игрой действия ребенка расшифровывались и толковались в плане проявления его сексуальных и агрессивных желаний: столкнове­ние двух игрушек между собой рассматривалось как выражение наблюде­ния интимных отношений между родителями; опрокидывание какой-ли­бо игрушки - как агрессивные действия, направленные против одного из родителей. Игровая аналитическая техника не требует подготовитель­ного этапа к анализу и дает возможность лучше понять объектные отно­шения между ребенком и родителями, в первую очередь детские пережи­вания, связанные с матерью.

В основу детского психоанализа должно быть положено, по мнению М. Кляйн, представление о том, что удовлетворение и фрустрация, либи-дозные и деструктивные импульсы формируются на самых ранних ста­диях развития ребенка, в течение трех-четырех первых месяцев его жизни, когда у него появляется восприятие «хорошего» и «плохого» объ­екта («хорошей» и «плохой» груди матери). На ранних стадиях развития ребенка проявляется то, что может быть названо «младенческим невро­зом», характеризующимся депрессивной тревогой. Последняя, как счита­ла М. Кляйн, «играет жизненно важную роль в раннем развитии ребенка,

ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКАЯ ШКОЛА М. КЛЯЙН

и нормой является завершение инфантильных неврозов где-то к сроку около середины первого года жизни» .

Представления М.Кляйн о «младенческом неврозе» и депрессивной тревоге были положены в основу ее терапевтических разработок, вклю­чающих в себя игровую деятельность ребенка. В частности, она исходи­ла из того, что различные формы игры являются не только средством обнаружения болезненной тревоги ребенка, связанной, в частности, с его страхом потерять мать, но и методом ее преодоления.

В противоположность М.Кляйн А.Фрейд считала, что аналитик не вправе сопоставлять совершаемые во время игры действия ребенка с ассоциированием взрослого пациента. Хотя в психоанализе использует­ся метод свободных ассоциаций, тем не менее в свободных ассоциациях взрослого пациента наличествует определенное целевое представление, которое отсутствует у ребенка. Если свободная игра ребенка не обуслов­лена целевым представлением, как и свободные ассоциации взрослого пациента, то аналитик не вправе рассматривать буквально все действия ребенка с символической точки зрения, тем более как исключительно сексуальные. По мнению А. Фрейд, вместо символического толкования разнообразные действия ребенка допускают вполне невинное объясне­ние: «... ребенок, бегущий навстречу посетительнице и открывающий ее сумочку, вовсе не должен, как думает Мелани Кляйн, символически выра­жать таким образом свое любопытство, нет ли в гениталиях матери ново­го братца» .

Через призму сексуальной символики М. Кляйн рассматривала не толь­ко действия ребенка по отношению к предоставленным ему игрушкам, но и те действия, которые совершались им как по отношению к находя­щимся в кабинете аналитика предметам, так и по отношению к самому аналитику. При этом она придерживалась полной аналогии с аналити­ческой ситуацией в контексте взаимоотношений аналитика и взросло­го пациента. Подобная позиция вызвала у А. Фрейд возражение, сопро­вождавшееся постановкой вопроса о том, возможен ли у ребенка точно такой же перенос, как и у взрослого человека, а если да, то в какой форме он проявляется и как может быть использован для интерпретации.

А. Фрейд не считала возможным проведение анализа ребенка без проч­ной привязанности его к аналитику, без соответствующего переноса. Более того, она исходила из того, что привязанность ребенка к аналити­ку необходима в значительно большей степени, чем при анализе взрос­лого пациента. Однако, согласно ее представлениям, в аналитической ситуации у ребенка, в отличие от взрослого пациента, не возникает нев­роз переноса. Поэтому, вместо того, чтобы прибегать к аналитической интерпретации того, что происходит на глазах у аналитика, вместо сим-

ДЕТСКИЙ ПСИХОАНАЛИЗ

волического толкования поступков маленького ребенка, следует скорее направить внимание на домашнюю обстановку, где разыгрываются нев­ротические реакции.

М.Кляйн полагала, что если во время первого психоаналитического сеанса ребенок встречает ее с ярко выраженной враждебностью, вплоть до попыток ударить, то это является доказательством его амбивалентной установки по отношению к матери. Речь идет о негативных компонентах амбивалентности ребенка, переносимых на аналитика.

С точки зрения А. Фрейд, дело обстоит иначе. Чем больше малень­кий ребенок привязан к матери, тем меньше у него позитивных проявле­ний по отношению к другим людям. Скорее напротив, не избалованные любовным отношением к ним родителей, не получающие и не проявляю­щие глубокой нежности дети легче и быстрее устанавливают положитель­ные отношения с аналитиком. «Они получают наконец от аналитика то, что они долго и напрасно ожидали от первичных объектов» .

Обнаружившиеся во второй половине 20-х гг. идейные столкновения между А. Фрейд и М. Кляйн, обусловленные их различными взглядами на детский психоанализ, имели свое продолжение в 40-е гг., когда развер­нулась острая дискуссия между «кляйнианцами» и сторонниками дочери основателя психоанализа. Отголоски этих дискуссий сохранились до сих пор среди психоаналитиков, специализирующихся в области психоанали­за детских невротических заболеваний.

Во всяком случае среди современных психоаналитиков нет единого мнения по поводу того, в какой степени следует доверять детской игре в процессе анализа ребенка: отражает ли его игра действительные жиз­ненные ситуации, свидетельствующие о внутренних конфликтах, или в ней проявляется сопротивление выражению конфликтов; является ли игра ребенка своего рода переносом или излюбленным средством выра­жения; находит ли он в ней средство «бегства в болезнь» или игра ребен­ка сама по себе обладает целебной силой.

В настоящее время одни психоаналитики придерживаются взглядов А.Фрейд, другие - разделяют идеи М.Кляйн, третьи - используют все ценное, что имелось в учениях этих двух представителей детского пси­хоанализа.

Что касается представлений М. Кляйн о младенческом неврозе, то они как раз и стали объектом ее дальнейших размышлений, способствующих выдвижению целого ряда идей, касающихся пересмотра концептуальных положений классического психоанализа о психосексуальном развитии ребенка. Именно эти идеи, включая депрессивную позицию младенца, доэдипальные объектные отношения, проективную идентификацию, более раннее, по сравнению с представлениями З.Фрейда, формиро-

ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКАЯ ШКОЛА М. КЛЯЙН

вание Сверх-Я, были положены в основу психоаналитической школы М. Кляйн и оказали заметное воздействие на мышление части современ­ных психоаналитиков.