"РАЗГОВОР ЧЕЛОВЕКА С СОБАКОЙ"

Была лунная морозная ночь. Алексей Иваныч Романсов сбил с рукава зеленого чертика, отворил осторожно калитку и вошел во двор.

Человек, - философствовал он, обходя помойную яму и балансируя, - есть прах, мираж, пепел... Павел Николаич губернатор, но и он пепел. Видимое величие его - мечта, дым... Дунуть раз и - нет его!

Рррр... - донеслось до ушей философа.

Романсов взглянул в сторону и в двух шагах от себя увидел громадную черную собаку из породы степных овчарок и ростом с доброго волка. Она сидела около дворницкой будки и позвякивала цепью. Романсов поглядел на нее, подумал и изобразил на своем лице удивление. Затем он пожал плечами, покачал головой и грустно улыбнулся.

Рррр... - повторила собака.

Нне понимаю! - развел руками Романсов. - И ты... ты можешь рычать на человека? А? Первый раз в жизни слышу. Побей бог... Да нешто тебе не известно, что человек есть венец мироздания? Ты погляди... Я подойду к тебе... Гляди вот... Ведь я человек? Как, по-твоему? Человек я или не человек? Объясняй!

Рррр... Гав!

Лапу! - протянул Романсов собаке руку. - Ллапу! Не даете? Не желаете? И не нужно. Так и запишем. А пока позвольте вас по морде... Я любя...

Гав! Гав! Ррр... гав! Авав!

Аааа... ты кусаться? Очень хорошо, ладно. Так и будем помнить. Значит, тебе плевать на то, что человек есть венец мироздания... царь животных? Значит, из этого следует, что и Павла Николаича ты укусить можешь? Да? Перед Павлом Николаичем все ниц падают, а тебе что он, что другой предмет - все равно? Так ли я тебя понимаю? Ааа... Так, стало быть, ты социалист? Постой, ты мне отвечай... Ты социалист?

Ррр... гав! гав!

Постой, не кусайся... О чем, бишь, я?.. Ах, да, насчет пепла. Дунуть и - нет его! Пфф! А для чего живем, спрашивается? Родимся в болезнях матери, едим, пьем, науки проходим, помираем... а для чего все это? Пепел! Ничего не стоит человек! Ты вот собака и ничего не понимаешь, а ежели бы ты могла... залезть в душу! Ежели бы ты могла в психологию проникнуть!

Романсов покрутил головой и сплюнул.

Грязь... Тебе кажется, что я, Романсов, коллежский секретарь... царь природы... Ошибаешься! Я тунеядец, взяточник, лицемер!.. Я гад!

Алексей Иваныч ударил кулаком себя по груди и заплакал.

Наушник, шептун... Ты думаешь, что Егорку Корнюшкина не через меня прогнали? А? А кто, позвольте вас спросить, комитетские двести рублей зажилил да на Сургучова свалил? Нешто не я? Гад, фарисей... Иуда! Подлипала, лихоимец... сволочь!

Романсов вытер рукавом слезы и зарыдал.

Кусай! Ешь! Никто отродясь мне путного слова не сказал... Все только в душе подлецом считают, а в глаза кроме хвалений да улыбок - ни-ни! Хоть бы раз кто по морде съездил да выругал! Ешь, пес! Кусай! Рррви анафему! Лопай предателя!

Романсов покачнулся и упал на собаку.

Так, именно так! Рви мордализацию! Не жалко! Хоть и больно, а не щади. На, и руки кусай! Ага, кровь течет! Так тебе и нужно, шмерцу! Так! Мерси, Жучка, или как тебя? Мерси... Рви и шубу. Все одно, взятка... Продал ближнего и купил на вырученные деньги шубу... И фуражка с кокардой тоже... Однако о чем, бишь, я?.. Пора идти... Прощай, собачечка... шельмочка...

Романсов погладил собаку и, дав ей еще раз укусить себя за икру, запахнулся в шубу и, пошатываясь, побрел к своей двери...

Была лунная, морозная ночь. Алексей Иваныч Романсов сбил с рукава зеленого чертика, отворил осторожно калитку и вошел во двор.

Человек, - философствовал он, обходя помойную яму и балансируя, - есть прах, мираж, пепел... Павел Николаич губернатор, но и он пепел. Видимое величие его - мечта, дым... Дунуть раз и - нет его!

Рррр... - донеслось до ушей философа.

Романсов взглянул в сторону и в двух шагах от себя увидел громадную черную собаку из породы степных овчарок и ростом с доброго волка. Она сидела около дворницкой будки и позвякивала цепью. Романсов поглядел на нее, подумал и изобразил па своем лице удивление. Затем он пожал плечами, покачал головой и грустно улыбнулся.

Рррр... - повторила собака.

Нне понимаю! - развел руками Романсов. - И ты... ты можешь рычать на человека? А? Первый раз в жизни слышу. Побей Бог... Да нешто тебе не известно, что человек есть венец мироздания? Ты погляди... Я подойду к тебе... Гляди вот... Ведь я человек? Как по-твоему? Человек я или не человек? Объясняй!

Рррр... Гав!

Лапу! - протянул Романсов собаке руку. - Ллапу! Не даете? Не желаете? И не нужно. Так и запишем. А пока позвольте вас по морде... Я любя...

Гав! Гав! Ррр... гав! Авав!

Аааа... ты кусаться? Очень хорошо, ладно. Так и будем помнить. Значит, тебе плевать на то, что человек есть венец мироздания... царь животных? Значит, из этого следует, что и Павла Николаича ты укусить можешь? Да? Перед Павлом Николаичем все ниц падают, а тебе что он, что другой предмет - все равно? Так ли я тебя понимаю? Ааа... Так, стало быть, ты социалист? Постой, ты мне отвечай... Ты социалист?

Ррр... гав! гав!

Постой, не кусайся... О чем бишь я?.. Ах да, насчет пепла. Дунуть и - нет его! Пфф!.. А для чего живем, спрашивается? Родимся в болезнях матери, едим, пьем, науки проходим, помираем... а для чего все это? Пепел! Ничего не стоит человек! Ты вот собака и ничего не понимаешь, а ежели бы ты могла... залезть в душу! Ежели бы ты могла в психологию проникнуть!

Романсов покрутил головой и сплюнул.

Грязь... Тебе кажется, что я, Романсов, коллежский секретарь... царь природы... Ошибаешься! Я тунеядец, взяточник, лицемер!.. Я гад!

Алексей Иваныч ударил кулаком себя по груди и заплакал.

Наушник, шептун... Ты думаешь, что Егорку Корнюшкина не через меня прогнали? А? А кто, позвольте вас спросить, комитетские двести рублей зажилил да на Сургучова свалил? Нешто не я? Гад, фарисей... Иуда! Подлипала, лихоимец... сволочь!

Романсов вытер рукавом слезы и зарыдал.

Кусай! Ешь! Никто отродясь мне путного слова не сказал... Все только в душе подлецом считают, а в глаза кроме хвалений да улыбок - ни-ни! Хоть бы раз кто по морде съездил да выругал! Ешь, пес! Кусай! Ррви анафему! Лопай предателя!

Романсов покачнулся и упал на собаку.

Так, именно так! Рви мордализацию! Не жалко! Хоть и больно, а не щади. На, и руки кусай! Ага, кровь течет! Так тебе и нужно, шмерцу! Так! Мерси, Жучка... или как тебя? Мерси... Рви и шубу. Все одно, взятка... Продал ближнего и купил на вырученные деньги шубу... И фуражка с кокардой тоже... Однако, о чем бишь я?.. Пора идти... Прощай, собачечка... шельмочка...

Романсов погладил собаку и, дав ей еще раз укусить себя за икру, запахнулся в шубу и, пошатываясь, побрел к своей двери...

Проснувшись на другой день в полдень, Романсов увидел нечто необычайное. Голова, руки и ноги его были в повязках. Около кровати стояли заплаканная жена и озабоченный доктор.

Антон Павлович Чехов (1860-1904) русский писатель, драматург, по профессии врач. Почётный академик Императорской Академии наук по Разряду изящной словесности (1900 - 1902). Является общепризнанным классиком мировой литературы. Его пьесы, в особенности "Вишнёвый сад", на протяжении ста лет ставятся во многих театрах мира. Один из самых известных мировых драматургов.

Была лунная морозная ночь. Алексей Иваныч Романсов сбил с рукава зелёного чёртика, отворил осторожно калитку и вошёл во двор.

Человек,- философствовал он, обходя помойную яму и балансируя,- есть прах, мираж, пепел… Павел Николаич губернатор, но и он пепел. Видимое величие его - мечта, дым… Дунуть раз и - нет его!

Рррр…- донеслось до ушей философа.

Романсов взглянул в сторону и в двух шагах от себя увидел громадную чёрную собаку из породы степных овчарок и ростом с доброго волка. Она сидела около дворницкой будки и позвякивала цепью. Романсов поглядел на неё, подумал и изобразил на своём лице удивление. Затем он пожал плечами, покачал головой и грустно улыбнулся.

Рррр…- повторила собака.

Нне понимаю! - развёл руками Романсов.- И ты… ты можешь рычать на человека? А? Первый раз в жизни слышу. Побей бог… Да нешто тебе не известно, что человек есть венец мироздания? Ты погляди… Я подойду к тебе… Гляди вот… Ведь я человек? Как, по-твоему? Человек я или не человек? Объясняй!

Рррр… Гав!

Лапу! - протянул Романсов собаке руку.- Ллапу! Не даёте? Не желаете? И не нужно. Так и запишем. А пока позвольте вас по морде… Я любя…

Гав! Гав! Ррр… гав! Авав!

Аааа… ты кусаться? Очень хорошо, ладно. Так и будем помнить. Значит, тебе плевать на то, что человек есть венец мироздания… царь животных? Значит, из этого следует, что и Павла Николаича ты укусить можешь? Да? Перед Павлом Николаичем все ниц падают, а тебе что он, что другой предмет - всё равно? Так ли я тебя понимаю? Ааа… Так, стало быть, ты социалист? Постой, ты мне отвечай… Ты социалист?

Ррр… гав! гав!

Постой, не кусайся… О чём, бишь, я?.. Ах, да, насчёт пепла. Дунуть и - нет его! Пфф! А для чего живём, спрашивается? Родимся в болезнях матери, едим, пьём, науки проходим, помираем… а для чего всё это? Пепел! Ничего не стоит человек! Ты вот собака и ничего не понимаешь, а ежели бы ты могла… залезть в душу! Ежели бы ты могла в психологию проникнуть!

Романсов покрутил головой и сплюнул.

Грязь… Тебе кажется, что я, Романсов, коллежский секретарь… царь природы… Ошибаешься! Я тунеядец, взяточник, лицемер!.. Я гад!

Алексей Иваныч ударил кулаком себя по груди и заплакал.

Наушник, шептун… Ты думаешь, что Егорку Корнюшкина не через меня прогнали? А? А кто, позвольте вас спросить, комитетские двести рублей зажилил да на Сургучова свалил? Нешто не я? Гад, фарисей… Иуда! Подлипала, лихоимец… сволочь!

Романсов вытер рукавом слёзы и зарыдал.

Кусай! Ешь! Никто отродясь мне путного слова не сказал… Все только в душе подлецом считают, а в глаза кроме хвалений да улыбок - ни-ни! Хоть бы раз кто по морде съездил да выругал! Ешь, пёс! Кусай! Рррви анафему! Лопай предателя!

Романсов покачнулся и упал на собаку.

Так, именно так! Рви мордализацию! Не жалко! Хоть и больно, а не щади. На, и руки кусай! Ага, кровь течёт! Так тебе и нужно, шмерцу! Так! Мерси, Жучка… или как тебя? Мерси… Рви и шубу. Всё одно, взятка… Продал ближнего и купил на вырученные деньги шубу… И фуражка с кокардой тоже… Однако о чём, бишь, я?.. Пора идти… Прощай, собачечка… шельмочка…

Романсов погладил собаку и, дав ей ещё раз укусить себя за икру, запахнулся в шубу и, пошатываясь, побрёл к своей двери…

Проснувшись на другой день в полдень, Романсов увидел нечто необычайное. Голова, руки и ноги его были в повязках. Около кровати стояли заплаканная жена и озабоченный доктор.

Рассказ : Разговор человека с собакой

Была лунная морозная ночь. Алексей Иваныч Романсов сбил с рукава зеленого чертика, отворил осторожно калитку и вошел во двор.

Человек, - философствовал он, обходя помойную яму и балансируя, - есть прах, мираж, пепел… Павел Николаич губернатор, но и он пепел. Видимое величие его - мечта, дым… Дунуть раз и - нет его!

Рррр… - донеслось до ушей философа.

Романсов взглянул в сторону и в двух шагах от себя увидел громадную черную собаку из породы степных овчарок и ростом с доброго волка. Она сидела около дворницкой будки и позвякивала цепью. Романсов поглядел на нее, подумал и изобразил на своем лице удивление. Затем он пожал плечами, покачал головой и грустно улыбнулся.

Рррр… - повторила собака.

Нне понимаю! - развел руками Романсов. - И ты… ты можешь рычать на человека? А? Первый раз в жизни слышу. Побей бог… Да нешто тебе не известно, что человек есть венец мироздания? Ты погляди… Я подойду к тебе… Гляди вот… Ведь я человек? Как, по-твоему? Человек я или не человек? Объясняй!

Рррр… Гав!

Лапу! - протянул Романсов собаке руку. - Ллапу! Не даете? Не желаете? И не нужно. Так и запишем. А пока позвольте вас по морде… Я любя…

Гав! Гав! Ррр… гав! Авав!

Аааа… ты кусаться? Очень хорошо, ладно. Так и будем помнить. Значит, тебе плевать на то, что человек есть венец мироздания… царь животных? Значит, из этого следует, что и Павла Николаича ты укусить можешь? Да? Перед Павлом Николаичем все ниц падают, а тебе что он, что другой предмет - все равно? Так ли я тебя понимаю? Ааа… Так, стало быть, ты социалист? Постой, ты мне отвечай… Ты социалист?

Ррр… гав! гав!

Постой, не кусайся… О чем бишь я?.. Ах да, насчет пепла. Дунуть и - нет его! Пфф! А для чего живем, спрашивается? Родимся в болезнях матери, едим, пьем, науки проходим, помираем… а для чего все это? Пепел! Ничего не стоит человек! Ты вот собака и ничего не понимаешь, а ежели бы ты могла… залезть в душу! Ежели бы ты могла в психологию проникнуть!

Романсов покрутил головой и сплюнул.

Грязь… Тебе кажется, что я, Романсов, коллежский секретарь… царь природы… Ошибаешься! Я тунеядец, взяточник, лицемер!.. Я гад!

Алексей Иваныч ударил кулаком себя по груди и заплакал.

Наушник, шептун… Ты думаешь, что Егорку Корнюшкина не через меня прогнали? А? А кто, позвольте вас спросить, комитетские двести рублей зажилил да на Сургучова свалил? Нешто не я? Гад, фарисей… Иуда! Подлипала, лихоимец… сволочь!

Романсов вытер рукавом слезы и зарыдал.

Кусай! Ешь! Никто отродясь мне путного слова не сказал… Все только в душе подлецом считают, а в глаза кроме хвалений да улыбок - ни-ни! Хоть бы раз кто по морде съездил да выругал! Ешь, пес! Кусай! Рррви анафему! Лопай предателя!

Романсов покачнулся и упал на собаку.

Так, именно так! Рви мордализацию! Не жалко! Хоть и больно, а не щади. На, и руки кусай! Ага, кровь течет! Так тебе и нужно, шмерцу! Так! Мерси, Жучка… или как тебя? Мерси… Рви и шубу. Все одно, взятка… Продал ближнего и купил на вырученные деньги шубу… И фуражка с кокардой тоже… Однако о чем бишь я?.. Пора идти… Прощай, собачечка… шельмочка…

Романсов погладил собаку и, дав ей еще раз укусить себя за икру, запахнулся в шубу и, пошатываясь, побрел к своей двери…

Проснувшись на другой день в полдень, Романсов увидел нечто необычайное. Голова, руки и ноги его были в повязках. Около кровати стояли заплаканная жена и озабоченный доктор.

Оба лучше

Непременно же, mes enfants, заезжайте к баронессе Шепплинг (через два «п»)… - повторила в десятый раз теща, усаживая меня и мою молодую жену в карету. - Баронесса моя старинная приятельница… Навестите, кстати, и генеральшу Жеребчикову… Она обидится, если вы не сделаете ей визита…

Мы сели в карету и поехали делать послесвадебные визиты. Физиономия моей жены, казалось мне, приняла торжественное выражение, я же повесил нос и впал в меланхолию… Много несходств было между мной и женой, но ни одно из них не причиняло мне столько душевных терзаний, как несходство наших знакомств и связей. В списке жениных знакомых пестрели полковницы, генеральши, баронесса Шепплинг (через два «п»), граф Дерзай-Чертовщинов и целая куча институтских подруг-аристократок; с моей же стороны было одно сплошное моветонство: дядюшка, отставной тюремный смотритель, кузина, содержащая модную мастерскую, чиновники-сослуживцы - все горькие пьяницы и забулдыги, из которых ни один не был выше титулярного, купец Плевков и проч. Мне было совестно… Чтобы избегнуть срама, следовало бы вовсе не ехать к моим знакомым, но не поехать значило бы навлечь на себя множество нареканий и неприятностей. Кузину еще, пожалуй, можно было похерить, визиты же к дяде и Плевкову были неизбежны. У дяди я брал деньги на свадебные расходы, Плевкову был должен за мебель.

Сейчас, душончик, - стал я подъезжать к своей супруге, - мы приедем к моему дяде Пупкину. Человек старинного, дворянского рода… дядя у него викарием в какой-то епархии, но оригинал и живет по-свински; т. е. не викарий живет по-свински, а он сам, Пупкин… Везу тебя, чтобы дать тебе случай посмеяться… Болван ужасный…

Карета остановилась около маленького, трехоконного домика с серыми, заржавленными ставнями. Мы вышли из кареты и позвонили… Послышался громкий собачий лай, за лаем внушительное «цыц, проклятая!», визг, возня за дверью… После долгой возни дверь отворилась, и мы вошли в переднюю… Нас встретила моя кузина Маша, маленькая девочка в материнской кофте и с запачканным носом. Я сделал вид, что не узнал ее, и пошел к вешалке, на которой рядом с дядюшкиной лисьей шубой висели чьи-то панталоны и накрахмаленная юбка. Снимая калоши, я робко заглянул в залу. Там за столом сидел мой дядюшка в халате и в туфлях на босую ногу. Надежда не застать его дома обратилась во прах… Прищурив глаза и сопя на весь дом, он вынимал проволокой из водочного графина апельсиновые корки. Вид имел он озабоченный и сосредоточенный, словно телефон выдумывал. Мы вошли… Увидав нас, Пупкин застыдился, выронил из рук проволоку и, подобрав полы халата, опрометью выбежал из залы…

Я сейчас! - крикнул он.

Ударился в бегство… - засмеялся я, сгорая со стыда и боясь взглянуть на жену. - Не правда ли, Соня, смешно? Оригинал страшный… А погляди, какая мебель! Стол о трех ножках, параличное фортепиано, часы с кукушкой… Можно подумать, что здесь не люди живут, а мамонты…

Это что нарисовано? - спросила жена, рассматривая картины, висевшие вперемежку с фотографическими карточками.

Это старец Серафим в Саровской пустыни медведя кормит… А это портрет викария, когда он еще был инспектором семинарии… Видишь, «Анну» имеет… Личность почтенная… Я… (я высморкался).

Но ничего мне не было так совестно, как запаха… Пахло водкой, прокисшими апельсинами, скипидаром, которым дядя спасался от моли, кофейной гущей, что в общем давало пронзительную кислятину… Вошел мой кузен Митя, маленький гимназистик с большими оттопыренными ушами, и шаркнул ножкой… Подобрав апельсинные корки, он взял с дивана подушку, смахнул рукавом пыль с фортепиано и вышел… Очевидно, его прислали «прибрать»…

А вот и я! - заговорил наконец дядя, входя и застегивая жилетку. - А вот и я! Очень рад… весьма! Садитесь, пожалуйста! Только не садитесь на диван: задняя ножка сломана. Садись, Сеня!

Мы сели… Наступило молчание, во время которого Пупкин поглаживал себя по колену, а я старался не глядеть на жену и конфузился.

Мда… - начал дядя, закуривая сигару (при гостях он всегда курит сигары). - Женился ты, стало быть… Так-с… С одной стороны, это хорошо… Милое существо около, любовь, романсы; с другой же стороны, как пойдут дети, так пуще волка взвоешь! Одному сапоги, другому штанишки, за третьего в гимназию платить надо… и не приведи бог! У меня, слава богу, жена половину мертвых рожала.

Как ваше здоровье? - спросил я, желая переменить разговор.

Плохо, брат! Намедни весь день провалялся… Грудь ломит, озноб, жар… Жена говорит: прими хинины и не раздражайся… А как тут не раздражаться? С утра приказал почистить снег у крыльца, и хоть бы тебе кто! Ни одна шельма ни с места… Не могу же я сам чистить! Я человек болезненный, слабый… Во мне скрытый геморрой ходит.

Я сконфузился и начал громко сморкаться.

Или, может быть, у меня это от бани… - продолжал дядя, задумчиво глядя на окно. - Может быть! Был я, знаешь, в четверг в бане… часа три парился. А от пару геморрой еще пуще разыгрывается… Доктора говорят, что баня для здоровья нехорошо… Это, сударыня, неправильно… Я сызмальства привык, потому - у меня отец в Киеве на Крещатике баню держал… Бывало, целый день паришься… Благо не платить…

Мне стало невыносимо совестно. Я поднялся и, заикаясь, начал прощаться.

Куда же это так? - удивился дядя, хватая меня за рукав. - Сейчас тетка выйдет! Закусим, чем бог послал, наливочки выпьем!.. Солонинка есть, Митя за колбасой побежал… Экие вы, право, церемонные! Загордился, Сеня! Нехорошо! Венчальное платье не у Глаши заказал! Моя дочь, сударыня, белошвейную держит… Шила вам, я знаю, мадам Степанид, да нешто Степанидка с нами сравняется! Мы бы и дешевле взяли…

Не помню, как я простился с дядей, как добрался до кареты… Я чувствовал, что я уничтожен, оплеван, и ждал каждое мгновение услышать презрительный смех институтки-жены…

«А какой мове-жанр ждет нас у Плевкова! - думал я, леденея от ужаса. - Хоть бы скорее отделаться, черт бы их взял совсем! И на мое несчастье - ни одного знакомого генерала! Есть один знакомый полковник в отставке, да и тот портерную держит! Ведь этакий я несчастный!» - Ты, Сонечка, - обратился я к жене плачущим голосом, - извини, что я возил тебя сейчас в тот хлев… Думал дать тебе случай посмеяться, понаблюдать типы… Не моя вина, что вышло так пошло, мерзко… Извиняюсь…

Я робко взглянул на жену и увидал больше, чем мог ожидать при всей моей мнительности. Глаза жены были налиты слезами, на щеках горел румянец не то стыда, не то гнева, руки судорожно щипали бахрому у каретного окна… Меня бросило в жар и передернуло…

«Ну, начинается мой срам!» - подумал я, чувствуя, как наливаются свинцом мои руки и ноги. - Но не виноват же я, Соня! - вырвался у меня вопль. - Как, право, глупо с твоей стороны! Свиньи они, моветоны, но ведь не я же произвел их в свои родичи!

Если тебе не нравятся твои простяки, - всхлипнула Соня, глядя на меня умоляющими глазами, - то мои и подавно не понравятся… Мне совестно, и я никак не решусь тебе высказать… Голубчик, миленький… Сейчас баронесса Шепплинг начнет тебе рассказывать, что мама служила у нее в экономках и что мы с мамой неблагодарные, не благодарим ее за прошлые благодеяния теперь, когда она впала в бедность… Но ты не верь ей, пожалуйста! Эта нахалка любит врать… Клянусь тебе, что к каждому празднику мы посылаем ей голову сахару и фунт чаю!

Да ты шутишь, Соня! - удивился я, чувствуя, как свинец оставляет мои члены и как по всему телу разливается живительная легкость. - Баронессе голову сахару и фунт чаю!.. Ах!

А когда увидишь генеральшу Жеребчикову, то не смейся над ней, голубчик! Она такая несчастная! Если она постоянно плачет и заговаривается, то это оттого, что ее обобрал граф Дерзай-Чертовщинов. Она будет жаловаться на свою судьбу и попросит у тебя взаймы; но ты… тово… не давай… Хорошо бы, если б она на себя потратила, а то все равно графу отдаст!

Мамочка… ангел! - принялся я от восторга обнимать жену. - Зюмбумбунчик мой! Да ведь это сюрприз! Скажи ты мне, что твоя баронесса Шепплинг (через два «п») нагишом по улице ходит, то ты бы меня еще больше разодолжила! Ручку!

И мне вдруг стало жаль, что я отказался у дяди от солонины, не побренчал на его параличном фортепиано, не выпил наливочки… Но тут мне вспомнилось, что у Плевкова подают хороший коньяк и поросенка с хреном.

Валяй к Плевкову! - крикнул я во все горло вознице.

........................................

на заметку (рассказы о Чехове)

Первый биограф Чехова А. Измайлов писал, что сведений о происхождении фамилии «Чехов» не сохранилось. Но в семье Чеховых существовало свое предание. Дядя писателя, Митрофан Егорович, рассказывал историю о том, что их предок был чех, «родом из Богемии, бежавший вследствие религиозных притеснений в Россию». При этом дядя-романтик прибавлял: «Наверное, это был какой-нибудь особо знатный человек, потому что простому крестьянину бежать из своей родины незачем и даже почти совсем невозможно».

Согласно этимологическому словарю русская фамилия Чехов происходит от нецерковного имени Чох или Чех, довольно распространенного в старину. Чох - то же, что чихание. В старину так называли ребенка, чтобы уберечь от чихания и связанных с ним болезней.

.............................................
Copyright: Антон Чехов

Была лунная морозная ночь. Алексей Иваныч Романсов сбил с рукава зеленого чёртика, отворил осторожно калитку и вошел во двор.

Человек, - философствовал он, обходя помойную яму и балансируя, - есть прах, мираж, пепел… Павел Николаич губернатор, но и он пепел. Видимое величие его - мечта, дым… Дунуть раз и - нет его!

Рррр… - донеслось до ушей философа.

Романсов взглянул в сторону и в двух шагах от себя увидел громадную черную собаку из породы степных овчарок и ростом с доброго волка. Она сидела около дворницкой будки и позвякивала цепью. Романсов поглядел на нее, подумал и изобразил на своем лице удивление. Затем он пожал плечами, покачал головой и грустно улыбнулся.

Рррр… - повторила собака.

Нне понимаю! - развел руками Романсов. - И ты… ты можешь рычать на человека? А? Первый раз в жизни слышу. Побей бог… Да нешто тебе не известно, что человек есть венец мироздания? Ты погляди… Я подойду к тебе… Гляди вот… Ведь я человек? Как, по-твоему? Человек я или не человек? Объясняй!

Рррр… Гав!

Лапу! - протянул Романсов собаке руку. - Ллапу! Не даете? Не желаете? И не нужно. Так и запишем. А пока позвольте вас по морде… Я любя…

Гав! Гав! Ррр… гав! Авав!

Аааа… ты кусаться? Очень хорошо, ладно. Так и будем помнить. Значит, тебе плевать на то, что человек есть венец мироздания… царь животных? Значит, из этого следует, что и Павла Николаича ты укусить можешь? Да? Перед Павлом Николаичем все ниц падают, а тебе что он, что другой предмет - всё равно?

Так ли я тебя понимаю? Ааа… Так, стало быть, ты социалист? Постой, ты мне отвечай… Ты социалист?

Ррр… гав! гав!

Постой, не кусайся… О чем, бишь, я?.. Ах, да, насчет пепла. Дунуть и - нет его! Пфф! А для чего живем, спрашивается? Родимся в болезнях матери, едим, пьем, науки проходим, помираем… а для чего всё это? Пепел! Ничего не стоит человек! Ты вот собака и ничего не понимаешь, а ежели бы ты могла… залезть в душу! Ежели бы ты могла в психологию проникнуть!

Романсов покрутил головой и сплюнул.

Грязь… Тебе кажется, что я, Романсов, коллежский секретарь… царь природы… Ошибаешься! Я тунеядец, взяточник, лицемер!.. Я гад!

Алексей Иваныч ударил кулаком себя по груди и заплакал.

Наушник, шептун… Ты думаешь, что Егорку Корнюшкина не через меня прогнали? А? А кто, позвольте вас спросить, комитетские двести рублей зажилил да на Сургучова свалил? Нешто не я? Гад, фарисей… Иуда! Подлипала, лихоимец… сволочь!

Романсов вытер рукавом слезы и зарыдал.

Кусай! Ешь! Никто отродясь мне путного слова не сказал… Все только в душе подлецом считают, а в глаза кроме хвалений да улыбок - ни-ни! Хоть бы раз кто по морде съездил да выругал! Ешь, пес! Кусай! Рррви анафему! Лопай предателя!

Романсов покачнулся и упал на собаку.

Так, именно так! Рви мордализацию! Не жалко! Хоть и больно, а не щади. На, и руки кусай! Ага, кровь течет! Так тебе и нужно, шмерцу! Так! Мерси, Жучка.. или как тебя? Мерси… Рви и шубу. Всё одно, взятка… Продал ближнего и купил на вырученные деньги шубу… И фуражка с кокардой тоже… Однако о чем, бишь, я?.. Пора идти… Прощай, собачечка… шельмочка…

Романсов погладил собаку и, дав ей еще раз укусить себя за икру, запахнулся в шубу и, пошатываясь, побрел к своей двери…

Проснувшись на другой день в полдень, Романсов увидел нечто необычайное. Голова, руки и ноги его были в повязках. Около кровати стояли заплаканная жена и озабоченный доктор.
It was a moonlit night and frosty. Aleksey Ivanovich Romances knocked sleeve green devils, cautiously opened the gate and entered the yard.

A man - he philosophized, bypassing the cesspool and balancing - there is dust, a mirage, ash ... Pavel Nikolayevich governor, but he is ash. Visible his greatness - a dream ... blow smoke again, and - do not have it!

Rrrrr ... - I have brought to the philosopher"s ears.

Romances looked to the side and a stone"s throw away from you saw a huge black dog of breed steppe shepherds and growth with a good wolf. She sat near the lodge booth and rattled the chain. Romances looked at her and thought, and portrayed the surprise on his face. Then he shrugged his shoulders, shook his head and smiled sadly.

Rrrrr ... - he repeated the dog.

Nne I understand! - He threw up his hands romance. - And you ... you can growl at a person? A? The first time I ever heard in my life. Beat god ... Yes Nor for you do not know that man is the crown of creation? Just look ... I"ll come to you ... Look here ... Because I"m a man? How do you think? Man, I or a person? Explained!

Rrrrr ... Woof!

Lapu! - Romances dog stretched hand. - Llap! You do not give? Would you? And it is not necessary. So write. In the meantime, let me in the face ... I love ...

Woof! Woof! Rrr ... woof! ABAB!

Ahh ... you bite? Very good, okay. So let us remember. So you do not care about the fact that man is the crown of creation ... the king of the animals? So, it follows that Paul Nikolaitch you can bite? Yes? Before Paul Nikolaitch all fall down, and you"re it, that other thing - all the same?

So if I understand you? Ah ... So, therefore, you"re a socialist? Wait, you answer to me ... You"re a socialist?

Rrr ... wow! wow!

Wait, do not bite ... What was I .. Oh yes, about the ashes?. And blow - it is not! Pfft! And what we live on earth? Are born in the mother"s illnesses, we eat, drink, go through science, to die ... and what is all this? Ash! Nothing is a man! You"re here and the dog does not understand anything, but if you could ... get into the soul! If you could penetrate into the psychology!

Romances shook his head and spat.

Dirt ... You think I"m, romance, collegiate secretary ... the king of nature ... You"re wrong! I"m a parasite, a grafter, a hypocrite! .. I bastard!

Aleksey Ivanovich punched his chest and wept.

Earphone, whisperer ... You think Egorka Kornyushkina not chased me through? A? And who, let me ask you, two hundred rubles of committee healed so on sealing wax dumped? Nor for I do not? Gad, a Pharisee ... Judas! Podlipaev, oppressor ... bastard!

Romances sleeve wiped tears and sobbed.

Bite! Eat! No spawn me worthwhile not say a word ... All alone in the shower is considered a villain, and in his eyes except praises but smiles - no, no! If only time someone in the face went so cursed! Eat, dog! Qusay! Rrrvi anathema! Eats a traitor!

Romances staggered and fell on the dog.

So, that"s how! Rip mordalizatsiyu! No pity! Though painful, and not show mercy. On and bite the hand! Yeah, the blood flowing! Serves you need shmertsu! So! Mercy, Beetle .. or you? Mercy ... Rip and coat. All one bribe ... Sold neighbor and bought with the money ... And fur cap with a badge, too ... But what was I? .. It"s time to go ... Farewell ... sobachechka shelmochka ...

Romances and stroked the dog, giving it more time to bite himself for caviar, smelled in a fur coat and staggered, walked to his door ...

Waking up the next day at noon, romance saw something extraordinary. The head, hands and feet were in bandages. Near the bed stood tearful wife and the doctor concerned.