«Муж пошёл за водкой…»

Так вот. Таруса.

Для меня она началась с Заболоцкого. С его «Городка».

Целый день стирает прачка,

Муж пошел за водкой.

На крыльце сидит собачка

С маленькой бородкой.

Целый день она таращит

Умные глазенки,

Если дома кто заплачет –

Заскулит в сторонке.

А кому сегодня плакать

В городе Тарусе?

Есть кому в Тарусе плакать –

Девочке Марусе.

Опротивели Марусе

Петухи да гуси.

Сколько ходит их в Тарусе,

Господи Исусе!

«Вот бы мне такие перья

Да такие крылья!

Улетела б прямо в дверь я,

Бросилась в ковыль я!

Чтоб глаза мои на свете

Больше не глядели,

Петухи да гуси эти

Больше не галдели!»

Ой, как худо жить Марусе

В городе Тарусе!

Петухи одни да гуси,

Господи Исусе!

Написано в год смерти Заболоцкого – 1958–м.

Мне тогда было 6 лет. Я носилась с подружками по двору, закапывала в землю цветные стекляшки и разноцветные фантики – делала «секретики». А Поэт доживал свой короткий век. Он снимал летом дом в Тарусе, мечтал купить там же собственный, но не успел. Умер осенью в Москве. Ему тогда было всего на три года больше, чем мне сейчас…

Впервые я услышала эти стихи через тринадцать лет после их написания в исполнении своего сокурсника. Он пел с подвывом, подыгрывая себе на гитаре, и уверял, что это народная песня. Помню ощущение никогда не виданного мною пыльного городка с гусями и петухами, и свое томительное желание оказаться на его улицах...

Ещё через трижды по тринадцать – тридцать девять – лет я собралась в Тарусу.

Люблю это состояние неизвестности в начале пути – когда не знаешь, какой будет дорога и что ждет по приезде. Может, очарование, а может, и разочарование… Тихий неясный восторг трогает душу, когда пускаешься в путь в новые места. Кажется, весь мир светел и добр, и любит тебя, и тебе тоже так хочется всех любить, что даже тянет немножко поплакать…

Первый «любовный альянс» случился у меня в здании автовокзала. Внезапно закончились деньги на мобильнике, и я не могла позвонить Татьяне – моей спутнице, чтобы узнать, брать на неё билет или она передумала ехать. Терминал платежей мою «стошку» принял, но на счёт не перебросил. Пришлось искать благодетеля среди пассажиров.

Лицо одной молодой женщины показалось мне добрым, и я рискнула:

– Извините, разрешите воспользоваться вашим телефоном, на моём деньги кончились… Я вам заплачУ…

Вначале женщина посмотрела строго и отстраненно, но потом вдруг расплылась в чудесной улыбке:

– Да что вы! Не надо денег, звоните!

– Бери билеты, я еду, - прокричала мне Татьяна сквозь шум поезда метро. – Я уже подъезжаю!..

Вторым был парень–буфетчик с бо–о–о–ольшого бодуна.

Он наливал кофе и подавал булочки, одновременно прихлебывая из бутылки минералку. Было видно, как ему стрёмно, но повинуясь какому–то неведомому процессу, завихряющему волны нежности в окружающем нас пространстве, он отставил бутылку и исполнил каждый мой каприз. А я, проверяя работу божественного механизма эманации любви и доброты, разошлась по полной!

– Не хочу кофе в пластиковый стакан, хочу в чашку!

Нате вам чашку.

– Не хочу растворимый, хочу молотый!

– Ладно, раз уж нет молотого, пусть будет растворимый. Булки свежие?

– Свежие, но холодные, у нас витрина холодильная. Давайте разогрею. Вам погорячее?

– Пожалуйста. Возьмите ещё несколько штук в дорогу.

– Что ж вы так неэкономно?

– Обеднею что ли?

– Спасибо вам! Какой вы хороший, молодой человек! Дай вам Бог здоровья и верную жену!

Буфетчик покраснел и расплылся в счастливой улыбке.

Объявили посадку на автобус до Тарусы.

От порога я оглянулась, парень смотрел вслед и светился всей своей мятой физиономией.

Два мира есть у человека:

Один, который нас творил,

Другой, который мы от века

Творим по мере наших сил…

Поскольку это был последний выходной день в ноябрьском праздничном уик–энде, то и народу в автобусе в ранний час оказалось мало.

Солнце било нам в глаза через прорехи в облаках, уже подернутых серым пеплом догорающей осени. Первый заморозок припудрил отчаянно зеленые газоны – трава опять, как и в прошлом году, обманулась теплом и по–весеннему бойко вылезла наружу…

Что чувствует человек, когда его давняя–давняя мечта приближается к своему исполнению?

Если закрыть глаза, кажется, что ты возвращаешься в юность.

Время свернулось лентой Мёбиуса в знак Бесконечности…

Странная штука – Время.

Таруса такая аккуратненькая, низенькая, чистая и уютная, как молодая симпатичная мещаночка из позапрошлого века.

Гостиница небольшая и пустынная. Называется тоже «Таруса». Устраиваемся в номере и отправляемся гулять, но не можем закрыть дверь – сломался замок. Молодая симпатичная девушка–администратор переселяет нас этажом выше, в мансардную комнатку, из которой видна колокольня и угадывается в отдалении река…

Наконец, выходим на городскую площадь – она в двух шагах от гостиницы.

Первое, что видим: девчонок лет четырнадцати с лошадками. Катают детей по площади. Одна лошадка – пони или даже карликовая – совсем крошечка, запряжена в миниатюрные дрожки. Нам предлагают прокатиться. Сто рублей круг по площади диаметром метров в семьдесят. Маршрут: автостанция – художественный салон – храм – картинная галерея. Не решаемся обременить рыженькую поняшку двумя нехилыми пенсионерками, и обходим площадь своими ногами.

Возле автостанции чебуречная с ценами советского периода – в Москве давно уже нет пирожков по десять рублей и салатов по тридцать. Но ещё любопытней плоская, на манер флюгера, жестяная композиция на коньке крыши: тощий мужик верхом на осле везёт перед собой даму в длинном платье. Дама играет на струнном инструменте с длинным грифом. Под загадочной парой на осляти, как раз над входом в харчевню надпись: «ИСТИНА В ЕДЕ!»

Стоим, гадаем… Дон Кихот? Нет, не похоже… Насреддин? Что интересно, ни один местный житель не смог объяснить, кто и зачем изображен в этой композиции. Большинство, вытаращив глаза, уверяли, что до сих пор её здесь не замечали. Так мы и остались в неведении относительно первой тарусской художественной диковинки.

В худсалоне – изображения местных пейзажей и глиняные сувениры по баснословным ценам. Основная концепция сувенирных безделушек – астрологическая: знаки зодиака, год того–сего… Есть несколько очень интересных керамических авторских работ, но цены… Это вам не пирожки.

Храм Петра и Павла закрыт на два замка. В вывешенном у калитки расписании указано: сегодня служба закончилась, ближайшая – через два дня...

В картинной галерее выставка старинных ключей и замкОв, работы местного фотохудожника по фамилии Колокольчиков, а так же труды московских живописцев под общим названием «Пленэр–2011» – ничего особенного…

Символичной показалась нам с Татьяной фотокартина под названием «Подруги»: две спелые груши развалились вальяжно – одна на столе, другая в вазе. Мы посмеялись и попросили кассиршу снять нас на память: две подруги рядом с «Подругами»…

В картинной галерее больше всех произведений мне понравились смотрительницы: бесформенные провинциальные тётки в платочках, словоохотливые и доброжелательные. Они с советской добросовестностью следили, чтобы посетители не фотографировали экспонаты бесплатно. Однако, быстро подружившись с нами за беседами «про жисть», следуя истинно русской широте души не взяли деньги за фотосъемку.

Разбрелись мы с Татьяной по залам, потерялись, она начала меня вызванивать и обнаружилось, что мой сотовый в сумке отсутствует…

Похолодев, я полетела в обратном направлении – худсалон, чебуречная, гостиница– и подвернула ногу… Аппарат нашёлся в номере, но все дальнейшие мои перемещения происходили с болью на каждом шагу…

«Это неспроста, – подумала я. – Это знак: нечего носиться сломя голову по городу, где Время течёт из настоящего в прошлое. По реке Времени следует перемещаться неспеша…»

Вернулись в галерею, где нас, как родных, встретил пушистый кот. Словно долго–долго ждал и, наконец–то дождался… Он мявкал, тёрся о ноги и с чувством позировал.

– Ничейный Васька, – сообщила галерейная смотрительница. – Все его кормят, вот он всех и любит… Дом Заболоцкого найти просто: вон туда вниз по улице…

Бывшая дача Паустовского огорожена высоким забором. Вроде бы там есть экспозиция, но проверить не удалось – на воротах висел замок.

Посмотрели. Помолчали…

Музей семьи Цветаевых встретил приветливо. Он очень гармоничен всей провинциальной Тарусе. Когда–то этот деревянный дом – «Дом Тьо» – принадлежал не Цветаевым, а Сусанне Мейн, последней жене дедушки Марины и Анастасии Александра Давыдовича Мейна…. Под музей его отдал муниципалитет в год 100–летия Марины Ивановны… Девочки гостили в этих стенах… Или не в этих? Дом перестраивали и неизвестно, сколько сейчас в нём подлинных брёвен. Но не это важно, главное – память. И опять время приняло причудливую форму, и за окном зазвенел девчоночий смех…

Интересно, сёстры Цветаевы тоже закапывали в землю «секретики»?

Памятник на берегу Оки – Марина большая, крутобёдрая, смотрит вверх по течению, больше похожа на доярку, чем на поэта…

Завечерело.

Над рекой повис диковинный полосатый закат: чёткие ярко–голубые и ярко–розовые полосы чередуясь отражались в тихой воде. Охристый песок, алые грозди рябин, почерневшие листья и жухлая трава с чистыми мазками первого снега… Заболоцкий любил закаты...

В очарованье русского пейзажа

Есть подлинная радость, но она

Открыта не для каждого и даже

Не каждому художнику видна.

С утра обремененная работой,

Трудом лесов, заботами полей,

Природа смотрит как бы с неохотой

На нас, неочарованных людей.

И лишь когда за темной чащей леса

Вечерний луч таинственно блеснет,

Обыденности плотная завеса

С ее красот мгновенно упадет.

Вздохнут леса, опущенные в воду,

И, как бы сквозь прозрачное стекло,

Вся грудь реки приникнет к небосводу

И загорится влажно и светло.

Из белых башен облачного мира

Сойдет огонь, и в нежном том огне,

Как будто под руками ювелира,

Сквозные тени лягут в глубине.

И чем ясней становятся детали

Предметов, расположенных вокруг,

Тем необъятней делаются дали

Речных лугов, затонов и излук.

Горит весь мир, прозрачен и духовен,

Теперь–то он поистине хорош,

И ты, ликуя, множество диковин

В его живых чертах распознаешь.

Белая часовня, рядом святой источник и купальня, которая работает по расписанию с 10 до 16 часов. Уже закрыта. Громко топая, из темноты выбежали три парня азиатской наружности в спортивных костюмах, похожие как близнецы, и подбежали к невидимому в темноте, но слышному по журчанию источнику. По очереди напились.

– Как символично, – сказала я им вслед. – У вас сегодня курбан–байрам и вы пьёте из православного святого источника…

– Пить захотели, – отозвался один.

– Бог един для всех, – белозубо улыбнулся другой.

– Побежали с нами, – уже удаляясь, бросил через плечо третий.

Они исчезли во тьме, словно привиделись.

Очень мало людей, но много добротных домов типа «коттедж». Они придают провинциальному городку вид дачного посёлка. Есть довольно богатые, с обширными подворьями поместья. Но ничего похожего на русские дворянские усадьбы… Ау, Россия!

В некоторых домах из труб шёл дым, наверное, там горели модные камины. Дымный дух, смешанный с ароматом мороза, наводил на мысли об уютной русской избе, горячей печке, о баньке по субботам…

Так вот. Едем в Тарусу!

Для меня она началась с «Городка».
Николай Заболоцкий написал его в год своей смерти – 1958–м. Мне тогда было 6 лет. Я носилась с подружками по двору, закапывала в землю цветные стекляшки и разноцветные фантики – делала «секретики», а Поэт доживал свой короткий век.
На лето он снимал дом в Тарусе, мечтал купить там же собственный, но не успел. Умер осенью в Москве. Ему было всего на три года больше, чем мне сейчас.

"Городок"

Целый день стирает прачка,
Муж пошел за водкой.
На крыльце сидит собачка
С маленькой бородкой.

Целый день она таращит
Умные глазенки,
Если дома кто заплачет –
Заскулит в сторонке.

А кому сегодня плакать
В городе Тарусе?
Есть кому в Тарусе плакать –
Девочке Марусе.

Опротивели Марусе
Петухи да гуси.
Сколько ходит их в Тарусе,
Господи Исусе!

«Вот бы мне такие перья
Да такие крылья!
Улетела б прямо в дверь я,
Бросилась в ковыль я!

Чтоб глаза мои на свете
Больше не глядели,
Петухи да гуси эти
Больше не галдели!»

Ой, как худо жить Марусе
В городе Тарусе!
Петухи одни да гуси,
Господи Исусе!

Впервые я услышала эти стихи как песню через тринадцать лет после их написания в исполнении своего сокурсника, ныне известного режиссёра. Он пел чувственно, с подвывом и уверял, что это народная песня.
Помню ощущение никогда не виденного тихого пыльного городка с гусями и петухами, помню томительное желание оказаться на его улицах...
Через трижды по тринадцать – тридцать девять лет я еду в Тарусу-городок.

Люблю состояние неизвестности в начале пути, когда не знаешь, какой будет дорога и что ждет по приезде. Может, очарование, а может, и разочарование.
Тихий неясный восторг трогает душу, кажется, весь мир светел и добр, и любит тебя, и тебе тоже так хочется всех любить, что даже тянет немножко поплакать…

Первый «любовный альянс» случился в здании автовокзала. Внезапно закончились деньги на мобильнике, и я не могла позвонить своей спутнице Татьяне, чтобы узнать, брать на неё билет или она передумала ехать. Пришлось искать благодетеля среди пассажиров.
Лицо молодой женщины показалось мне добрым, и я рискнула:
– Извините, разрешите воспользоваться вашим телефоном, на моём деньги кончились… Я вам заплачУ…
Женщина посмотрела строго и отстраненно, но вдруг расплылась в чудесной улыбке:
– Да что вы! Не надо денег, звоните!

"Бери билеты, я еду, - прокричала мне Татьяна сквозь шум метро. – Уже подъезжаю!"

Вторым стал буфетчик - парень с бо–о–о–ольшого бодуна.
Он наливал кофе и подавал булочки, одновременно прихлебывая из бутылки минералку. Ему явно было плохо, но, повинуясь неведомому процессу, завихряющему волны нежности в окружающем пространстве, он отставил бутылку и исполнил каждый мой каприз. Проверяя работу божественного механизма эманации любви и доброты, я разошлась по полной.
– Не хочу кофе в пластиковый стакан, хочу в чашку!
Вот вам чашка.
– Не хочу растворимый, хочу молотый!
Другой послал бы куда подальше, этот долго извинялся, сокрушенно поглядывая на банку вполне приличного «Якобса».
– Ладно, раз нет молотого, пусть будет растворимый. Булки свежие?
– Свежие, но холодные, у нас витрина холодильная. Давайте разогрею. Вам погорячее?
– Спасибо! Дай вам Бог здоровья и верную жену!
Буфетчик покраснел и расплылся в счастливой улыбке.
Объявили посадку на автобус до Тарусы.
От порога я оглянулась, парень смотрел мне вслед и светился всей своей мятой физиономией.

Два мира есть у человека:
Один, который нас творил,
Другой, который мы от века
Творим по мере наших сил…

Солнце било в глаза через прорехи в облаках, уже подернутых серым пеплом догорающей осени. Первый заморозок припудрил отчаянно зеленые газоны – трава обманулась поздним теплом и по–весеннему бойко вылезла наружу…
Что чувствует человек, когда его давняя мечта приближается к свершению? Если закрыть глаза, кажется, будто возвращаешься в юность.
Время свернулось лентой Мёбиуса в знак Бесконечности…

По дороге я акапельно,с чувством спела Татьяне «народную» песню «Городок», подвывая, как тот сокурсник…

Таруса такая аккуратненькая, низенькая, чистая и уютная, как молодая мещаночка из позапрошлого века.
Гостиница небольшая и пустынная. Называется тоже «Таруса».
Устраиваемся в номере и отправляемся гулять, но не можем закрыть дверь – сломался замок. Симпатичная девушка–администратор переселяет нас этажом выше, в мансарду. Оттуда видна колокольня и угадывается в отдалении река…

На городской площади – она в двух шагах от гостиницы, видим девчонок лет четырнадцати с лошадками, катают детишек. Одна лошадка – пони или даже карликовая – совсем крошечка, запряжена в миниатюрные дрожки. Нам предлагают прокатиться. Сто рублей круг по площади диаметром метров в семьдесят. Маршрут: автостанция – художественный салон – храм – картинная галерея. Не решаемся обременить рыженькую поняшку двумя нехилыми пенсионерками, и обходим площадь своими ногами.
Возле автостанции чебуречная с ценами советского периода – в Москве давно уже нет пирожков по десять рублей и салатов по тридцать. Но ещё интересней плоская, на манер флюгера, жестяная композиция на коньке крыши: тощий мужик верхом на осле везёт перед собой даму в длинном платье. Дама играет на струнном инструменте с длинным грифом. Под загадочной парой на осляти, как раз над входом в харчевню надпись: «ИСТИНА В ЕДЕ!» Стоим, гадаем… Дон Кихот? Нет, не похоже… Насреддин?..
Ни один местный житель не смог объяснить нам, кто и зачем изображен в этой композиции. Большинство, вытаращив глаза, уверяли, что до сих пор её здесь не замечали. Так мы и остались в неведении относительно первой тарусской достопримечательности...

В художественном салоне – изображения местных пейзажей и глиняные сувениры по баснословным ценам. Основная концепция сувенирных безделушек астрологическая: знаки зодиака, год того–сего… Есть несколько очень интересных керамических авторских работ, но цены… Это вам не пирожки.
Храм Петра и Павла закрыт на два замка. У входа - расписание: сегодня служба закончилась, ближайшая – через два дня...
В картинной галерее выставка старинных ключей и замкОв, работы местного фотохудожника по фамилии Колокольчиков, а так же труды московских живописцев под общим названием «Пленэр–2010».
Символичной показалась нам фотокартина под названием «Подруги»: две спелые груши развалились вальяжно – одна на столе, другая в вазе. Мы посмеялись и попросили кассиршу снять нас на память: две подруги рядом с «Подругами»…
В картинной галерее больше всех произведений мне понравились смотрительницы: бесформенные провинциальные тётки в платочках, словоохотливые и доброжелательные. Они с советской добросовестностью следили, чтобы посетители не фотографировали экспонаты бесплатно. Однако мы быстро подружились, беседуя «за жисть» и, следуя истинно русской широте души, с нас не взяли денег за фотосъемку.
Разбрелись мы с Татьяной по залам, потерялись, она начала меня вызванивать и обнаружилось, что мой сотовый в сумке отсутствует…
Похолодев, я полетела в обратном направлении – худсалон, чебуречная, гостиница – и подвернула ногу…
Аппарат нашёлся в номере, но все дальнейшие мои перемещения происходили с болью на каждом шагу. «Это неспроста, – подумала я. – Это знак: нечего носиться сломя голову по городу, где Время течёт из настоящего в прошлое. По реке Времени следует перемещаться не спеша»
Вернулись в галерею, где нас, как родных, встретил пушистый кот. Словно долго–долго ждал и, наконец–то дождался… Он мявкал, тёрся о ноги и с чувством позировал.
– Ничейный Васька, – сообщила галерейная смотрительница. – Все его кормят, вот он всех и любит… А дом Заболоцкого найти просто: вон туда вниз по улице…

Последнее пристанище Поэта оказалось частным владением, запертым на все замки. Только мемориальная доска протокольно гласила, что «Здесь проживал…» и так далее.
Бывшую дачу Паустовского тоже окружал высокий забор. Есть ли там экспозиция, проверить не удалось – на воротах висел замок.
Посмотрели. Помолчали…

Музей семьи Цветаевых встретил приветливо. Он очень гармоничен всей провинциальной Тарусе. Когда–то этот деревянный дом – «Дом Тьо» – принадлежал не Цветаевым, а Сусанне Мейн, последней жене дедушки Марины и Анастасии Александра Давыдовича Мейна. Под музей его отдал муниципалитет в год 100–летия Марины Ивановны. Девочки гостили в этих стенах… Или не в этих? Дом перестраивали и неизвестно, сколько сейчас в нём подлинных брёвен. Но не это важно, главное – память. И опять время приняло причудливую форму, и за окном зазвенел девчоночий смех… Наверное, сёстры Цветаевы тоже закапывали в землю «секретики»...
Рассказ экскурсовода отдавал казенными штампами, изобиловал датами, именами и содержал очень мало поэзии.
Памятник на берегу Оки – Марина большая, крутобёдрая, смотрит вверх по течению, больше похожа на доярку, чем на поэта…

Причудливы виражи человеческих судеб, но петли времени чуднее: тарусский музей семьи Цветаевых стоит на улице имени Розы Люксембург, дом Паустовского – на Пролетарской, табличка с именем Карла Либкнехта соседствует с мемориальной доской Заболоцкому, кресты собора Петра и Павла вознеслись над площадью Ленина… Под старинными резными наличниками красуются пластиковые евроокна…

Завечерело.
Над рекой повис диковинный полосатый закат: чёткие ярко–голубые и ярко–розовые полосы чередуясь отражались в тихой воде. Охристый песок, алые грозди рябин, почерневшие листья и жухлая трава с чистыми мазками первого снега… Заболоцкий любил закаты...

В очарованье русского пейзажа
Есть подлинная радость, но она
Открыта не для каждого и даже
Не каждому художнику видна.
С утра обремененная работой,
Трудом лесов, заботами полей,
Природа смотрит как бы с неохотой
На нас, неочарованных людей.
И лишь когда за темной чащей леса
Вечерний луч таинственно блеснет,
Обыденности плотная завеса
С ее красот мгновенно упадет.
Вздохнут леса, опущенные в воду,
И, как бы сквозь прозрачное стекло,
Вся грудь реки приникнет к небосводу
И загорится влажно и светло.
Из белых башен облачного мира
Сойдет огонь, и в нежном том огне,
Как будто под руками ювелира,
Сквозные тени лягут в глубине.
И чем ясней становятся детали
Предметов, расположенных вокруг,
Тем необъятней делаются дали
Речных лугов, затонов и излук.
Горит весь мир, прозрачен и духовен,
Теперь–то он поистине хорош,
И ты, ликуя, множество диковин
В его живых чертах распознаешь.

Белая часовня, рядом святой источник и купальня, которая работает по расписанию с 10 до 16 часов. Уже закрыта. Громко топая, из темноты выбежали три парня азиатской наружности в спортивных костюмах, похожие как близнецы, и подбежали к невидимому в темноте, но слышному по журчанию источнику. По очереди напились.
– Как символично, – сказала я им вслед. – У вас сегодня курбан–байрам и вы пьёте из православного святого источника…
– Пить захотели, – отозвался один.
– Бог един для всех, – белозубо улыбнулся другой.
– Побежали с нами, – уже удаляясь, бросил через плечо третий.
Они исчезли во тьме, словно привиделись.

Очень мало людей, но много добротных домов типа «коттедж». Они придают провинциальному городку вид дачного посёлка. Есть довольно богатые, с обширными подворьями поместья. Но ничего похожего на русские дворянские усадьбы… Ау, Россия!
В некоторых домах из труб шёл дым, наверное, там горели модные камины. Дымный дух, смешанный с ароматом мороза, наводил на мысли об уютной русской избе, горячей печке, о баньке по субботам…
В гостиницу возвращались в полной темноте. На улицах – ни души, только изредка проезжали легковушки так, словно куда–то крались. Ни единого фонаря, ни даже света в окнах. Странно. Сколько же времени? Оказалось, только 8 часов вечера.
Заблудились. Спросить не у кого. Спорим, куда идти, налево или направо… Вдруг, как в сказке, откуда ни возьмись, девочка лет десяти на велосипеде. Сзади мужчина за седло придерживает: папа учит подросшую дочку кататься на двухколёсном велике. Ночь, тишина, безлюдье, холодная луна с неба и... мирная семейная картинка… Я же говорила, направо!

«Дело было вечером, делать было нечего…» В номере не работало отопление.
На нашу жалобу пришли слесари – два юных, по–восточному почтительных узбека. Извинились, что не устранили неполадки днём – в Тарусе нет мечети, ездили на праздничный молебен в столицу. Пока они спускали из труб воздушную пробку, мы обсудили развал СССР, вспомнили красоту Самарканда, сравнили заработки и цены на аренду квартир в Тарусе и Москве... О русских поэтах Заболоцком и Цветаевой, о писателе Паустовском эти мальчики никогда не слышали…
Мы поздравили узбеков с праздником курбан–байрам, проводили и погасили свет.

Высока земли обитель.
Поздно, поздно. Спать пора!
Разум, бедный мой воитель,
Ты заснул бы до утра.
Что сомненья? Что тревоги?
День прошел, и мы с тобой –
Полузвери, полубоги –
Засыпаем на пороге
Новой жизни молодой.

Колотушка тук–тук–тук,
Спит животное Паук,
Спит Корова, Муха спит,
Над землей луна висит.
Над землей большая плошка
Опрокинутой воды.
Спит растение Картошка.
Засыпай скорей и ты!

Утром я еле–еле застегнула на распухшей лодыжке сапог и с трудом доковыляла до автобуса.
Через три часа мы с Татьяной, покачиваясь, дремали в вагоне московского метро…

Что принесла мне сбывшаяся мечта?
Ничего особенного. Просто ещё один незабываемый день в жизни. День, в котором не было никаких выдающихся событий, просто Время свернулось в знак Бесконечности и что–то изменилось во мне и вокруг.

Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!

Гони ее от дома к дому,
Тащи с этапа на этап,
По пустырю, по бурелому
Через сугроб, через ухаб!

Не разрешай ей спать в постели
При свете утренней звезды,
Держи лентяйку в черном теле
И не снимай с нее узды!

Ни гусей, ни петухов, ни ковыля, ни прачки с бородатой собачонкой мы в Тарусе не увидели. Но был замечен мужик, покупавший водку в магазинчике «Продукты круглосуточно». Согласно расписанию на двери, магазин работает с 8 до 23 часов – это, видимо, и есть сутки в городе Тарусе.
Странная штука ВРЕМЯ…

Москва-Таруса-Москва. Ноябрь, 2010 г.
Стихи Николая Заболоцкого.
На фото (автор неизвестен) дом Н.Заболоцкого.

об лтщмшге уйдйф упвбюлб
у нбмеошлпк вптпдлпк

рЕУЕОЛБ П ДЕЧПЮЛЕ нБТХУЕ, ЛПФПТПК ПК ЛБЛ ИХДП Ч ЗПТПДЕ фБТХУЕ, ЪБОЙНБЕФ Ч БЧФПТУЛПК РЕУОЕ ЛБЛПЕ-ФП ОЕРПОСФОПЕ НЕУФП. ъБ ДТХЗЙНЙ РЕУОСНЙ ЛБЛ РТБЧЙМП УФПЙФ ЖЙЪЙЮЕУЛЙ ПУСЪБЕНЩК ВБТД, ЛПФПТПЗП НПЦОП (ЙМЙ, РП ЛТБКОЕК НЕТЕ, НПЦОП ВЩМП) ХЧЙДЕФШ, РПУМХЫБФШ, РПЭХРБФШ. ъБ ЬФПК РЕУЕОЛПК ТЕБМШОПЗП МЙГБ ЛБЛ ВЩ ОЕФ Й ОЙЛПЗДБ ОЕ ВЩМП. еЕ ЧУЕЗДБ МАВЙМЙ, ЧУЕЗДБ НОПЗП РЕМЙ, ОП - УБНЙ, НЕЦДХ УПВПК. й ЧУЕЗДБ ХДЙЧМСМП, ЛБЛБС Ч ОЕК ЪБЗБДПЮОБС ЙОФПОБГЙС: ФП МШ ФПНМЕОШЕ, ФП МЙ ЫХФЛБ, ФП МЙ ЗПТШЛБС ВЕДБ.

"уМХЫБК, ЮШС ЬФП ЧЕЭШ?" - УРТБЫЙЧБМ С ЛПЗП-ОЙВХДШ, ХДЙЧМССУШ Ч ПЮЕТЕДОПК ТБЪ. "ьФП ъБВПМПГЛЙК," - ПФЧЕЮБМЙ У ЗПФПЧОПУФША. рТП УФЙИЙ С Й УБН ЪОБМ. "нХЪЩЛБ ЮШС?" "чПМПДЙ лТБУОПЧУЛПЗП." "лФП ЬФП?" рПЦЙНБМЙ РМЕЮБНЙ. нБМП МЙ, НПМ, ОБ тХУЙ ВБТДПЧ. "ьФП ЛПФПТЩК ЙЪ лХКВЩЫЕЧБ?" "оЕФ, ФБН лТБУОПРПМШУЛЙК." "оХ ДБ, ЛПОЕЮОП," - ТЕФЙТПЧБМУС С УФЩДМЙЧП, Б УБН ДХНБМ: ОБДП ВЩ У ЬФЙН лТБУОПЧУЛЙН РПЪОБЛПНЙФШУС, ЮФП МЙ.

фБЛ С ФСОХМПУШ.

рПУМЕ УМХЮЙЧЫЕКУС ПУЕОША 1986 ЗПДБ ЛПОЮЙОЩ аТЙС чЙЪВПТБ УФБМЙ ЧЩИПДЙФШ ЕЗП ЛОЙЗЙ, Й Ч ПДОПК ЙЪ ОЙИ РПД ЖПФПЗТБЖЙЕК ДЧХИ РПМХЗПМПДОЩИ НПМПДЩИ МАДЕК, ЛПФПТЩЕ ЦБДОП ОБУЩЭБАФУС ЮЕН-ФП ЦЙДЛЙН ЙЪ ПВЭЕК ЗМХВПЛПК ФБТЕМЛЙ, С ОБЫЕМ УМЕДХАЭХА РПДРЙУШ: "чМБДЙНЙТ лТБУОПЧУЛЙК - ВМЙЦБКЫЙК ФПЧБТЙЭ аТЙС чЙЪВПТБ". л УЕНХ РТЙМБЗБМБУШ ГЙФБФБ ЙЪ ВХНБЗ УБНПЗП чЙЪВПТБ: "оБУ, ЧУФТЕФЙЧЫЙИУС ЕНХ, ВЩМП НОПЗП, ОП ОЕ ЧУЕ Й ОЕ ЧУЕЗДБ РПОЙНБМЙ, ЮФП ЙНЕАФ ДЕМП У хЮЙФЕМЕН."

фХФ С РПОСМ, ЮФП РТПУФП ОЙЮЕЗП ОЕ РПОЙНБА.

зПДБНЙ ЧУФТЕЮБМ С Х чЙЪВПТБ ПДОЙИ Й ФЕИ ЦЕ ВМЙЦБКЫЙИ ЕЗП ФПЧБТЙЭЕК. еУМЙ ВЩ лТБУОПЧУЛЙК ПФОПУЙМУС Л ЙИ ЮЙУМХ, ФП ЗДЕ ПО, ЙЪЧЙОЙФЕ, УЛТЩЧБЕФУС? лБЛ НПЗМП УМХЮЙФШУС, ЮФП ЕЗП ОЙЛПЗДБ ОЕ ВЩМП ОЙ ОБ оПЧЩК ЗПД, ОЙ ОБ ЧЙЪВПТПЧУЛЙИ ДОСИ ТПЦДЕОЙС, ОЙ ЛПЗДБ РТПУФП ПВЭБМЙУШ РП РЕУЕООПНХ ДЕМХ?

оЕРПОСФОП Й ДТХЗПЕ. чУСЛЙК, ЛФП ИПФШ ОЕНОПЗП ЪОБМ чЙЪВПТБ, РПДФЧЕТДЙФ, ЮФП ФПФ ОЕ ЧЩОПУЙМ, ЮФПВЩ ЕЗП ХЮЙМЙ. й ОБ РПИЧБМХ ВЩМ УЛХР. лБЛЙН ЦЕ ДПМЦЕО ВЩФШ ЮЕМПЧЕЛ, ЛПФПТПЗП чЙЪВПТ ОБЪЧБМ хЮЙФЕМЕН? дБ ЕЭЕ У ВПМШЫПК ВХЛЧЩ!

"уРТПУЙ нБЛУБ," - РПУПЧЕФПЧБМБ бДБ сЛХЫЕЧБ.

нБЛУЙН лХУХТЗБЫЕЧ, ЧЕФЕТБО ТБДЙПУФБОГЙЙ "аОПУФШ", ЦБТЛП ЗХДЙФ Ч ФЕМЕЖПООХА ФТХВЛХ. "оХ ДБ, ЛПОЕЮОП! пОЙ ЛБЛ РПСЧЙМЙУШ Ч 52-ПН Ч нзрй, ФБЛ Й ИПДЙМЙ ЧДЧПЕН, Б С ХЦЕ ВЩМ ОБ ФТЕФШЕН ЛХТУЕ! иБЙН ЙЗТБМ ОБ ФБВХТЕФЛЕ! с ХЦЕ ВЩМ ЙОУФТХЛФПТ, ПОЙ УП НОПК Ч РЕТЧЩК ТБЪ РПЫМЙ Ч ФХТРПИПД, ФБЛ ЧПФ иБЙН ЙЗТБМ ОБ ФБВХТЕФЛЕ, РПОЙНБЕЫШ? бТРЕДЦЙП ХЮЙМ ЕЗП ЗЙФБТЕ." "рПЗПДЙ, ЛБЛПК иБЙН?" "оХ, чЙЪВПТ. х ОЕЗП Ч ЙОУФЙФХФЕ ВЩМ ФБЛПК РУЕЧДПОЙН - иБЙН дТПОЛ. б Х чПМПДЙ - бТРЕДЦЙП рЙГГЙЛБФФП. х ОБУ Х ЧУЕИ ВЩМЙ РУЕЧДПОЙНЩ." "ъБЮЕН?" "оЕ ЪОБА. с ВЩМ нХУФБЖБ." "фБЛ, ЗПЧПТЙЫШ, чЙЪВПТ ОБЪЧБМ лТБУОПЧУЛПЗП ХЮЙФЕМЕН Ч ФПН УНЩУМЕ, ЮФП ХЮЙМУС Х ОЕЗП ЙЗТБФШ ОБ ЗЙФБТЕ?" "дБ ОЕЕЕФ, ЮФП ФЩ! чПМПДС Ч ЬФПК РБТЕ ВЩМ МЙДЕТПН! мЙДЕТПН, РПОЙНБЕЫШ? чУЕЗДБ! рПОЙНБЕЫШ, ПОЙ ЧУЕЗДБ ВЩМЙ ЧНЕУФЕ! ч ПДОПН ЛМБУУЕ, РПФПН ОБ ПДОПН ЛХТУЕ, РПФПН ПРСФШ Ч ЫЛПМЕ - РТЕРПДБЧБФЕМСНЙ, РПФПН Ч БТНЙЙ. оЕТБЪМЕК ЧПДБ! й иБЙН УНПФТЕМ ОБ чПМПДА УОЙЪХ ЧЧЕТИ."

оХ, ОЕ ЪОБА. уЛПМШЛП РПНОА чЙЪВПТБ, МЙДЕТПН ЧУЕЗДБ Й ЧУАДХ ВЩЧБМ ФПМШЛП ПО. йУЛМАЮЙФЕМШОП ПО! фБЛБС ПТЗБОЙЛБ. йМЙ лХУХТЗБЫЕЧ ЪОБМ ЛБЛПЗП-ФП ДТХЗПЗП чЙЪВПТБ? чУЕ-ФБЛЙ РПТБ РПЧУФТЕЮБФШУС У лТБУОПЧУЛЙН Й УРТПУЙФШ ЕЗП УБНПЗП.

б РПФПН ВЩМП ФБЛ. ч "зПТВХЫЛЕ", ФП ЕУФШ Ч дл ЙНЕОЙ зПТВХОПЧБ Ч жЙМСИ, ЫЕМ ЧЕЮЕТ РЕУЕО, УПЪДБООЩИ ФЕНЙ, ЛФП ХЮЙМУС Ч нзрй. оЕ ВХДХ ОБЪЩЧБФШ ВМЙУФБФЕМШОЩИ ЙНЕО, ПОЙ ПВЭЕЙЪЧЕУФОЩ. ч ЛБЛПК-ФП НПНЕОФ ЧЕДХЭЙК РТЕТЧБМ ЧЩУФХРМЕОЙС Й УЛБЪБМ Ч НЙЛТПЖПО РТЙНЕТОП УМЕДХАЭЕЕ. оЕДБЧОП ОБ УФБОГЙЙ НЕФТП "лЙЕЧУЛБС" РТЙ РЕТЕУБДЛЕ У МЙОЙЙ ОБ МЙОЙА УЛПОЮБМУС ПФ УЕТДЕЮОПЗП РТЙУФХРБ ОБЫ, ВЩМП УЛБЪБОП, ДПТПЗПК ДТХЗ, УПБЧФПТ чЙЪВПТБ Й тСЫЕОГЕЧБ РП ЗЙНОХ нзрй, БЧФПТ НОПЗЙИ МАВЙНЩИ ОБНЙ РЕУЕО чМБДЙНЙТ лТБУОПЧУЛЙК. уПИТБОЙМБУШ ЪБРЙУШ РПУМЕДОЕК чПМПДЙОПК РЕУОЙ, УПЪДБООПК ЙН ОЕЪБДПМЗП ДП УНЕТФЙ. уЕКЮБУ, УЛБЪБМ ЧЕДХЭЙК, ПОБ РТПЪЧХЮЙФ.

чЛМАЮЙМЙ ЪБРЙУШ, РПУМЩЫБМУС ЪЧХЛ ЗЙФБТЩ, С ЧРЕТЧЩЕ ХУМЩЫБМ ЗПМПУ лТБУОПЧУЛПЗП, Й ЮФП-ФП ЧДТХЗ УЦБМПУШ ЧОХФТЙ - ЗПМПУ РЕМ НПЙ УФЙИЙ.

х ДХЫЙ НПЕК ЧПФ-ЧПФ
ъБЗТЕНСФ ТБЪДПТЩ У ФЕМПН.
оБНЕЛОХМБ НЕЦДХ ДЕМПН
дХЫБ ФЕМХ ОБ ТБЪЧПД...

тБЪЧЕДХФУС, ТБЪПКДХФУС -
фЕМП ЧОЙЪ, ДХЫБ ОБЧЕТИ,
б С ВЕДОЩК ЛХДБ ДЕОХУШ,
у ЛЕН ПУФБФШУС НОЕ ОБЧЕЛ?

у ФЕМПН Ч ФЕНЕОШ ОЕ ИПЮХ -
юЕН Ч ВЕЪДХЫЙЙ ЪБОСФШУС?
л ДХЫБН ЦЙФШ ОЕ РПМЕЮХ -
оЙ РТЙЦБФШУС, ОЙ ПВОСФШУС.

нОЕ ВЩ У ЧБНЙ, НОЕ ВЩ У ЧБНЙ
иПФШ ОБ ЛПТПЮЛЕ УХИПК,
иПФШ ОБ ЛТБЕЫЛЕ УЛБНШЙ -
у ЧБНЙ, НЙМЩЕ НПЙ.

чПФ Й РПЧУФТЕЮБМЙУШ.

оЕВПМШЫПЕ ЬФП УФЙИПФЧПТЕОЙЕ ВЩМП ОБРЙУБОП Ч ПДЙО ЙЪ НПЙИ ОЕМХЮЫЙИ ДОЕК РПД ДЙЛФПЧЛХ УЕТДЕЮОПЗП РТЙУФХРБ. чЙДЙНП, лТБУОПЧУЛЙК ЧУЈ ИПТПЫП РПОЙНБМ П УЧПЕН ЪДПТПЧШЕ.

у ФЕИ РПТ НОЕ ВПМШЫЕ ОЕ ДПЧПДЙМПУШ УМХЫБФШ ЬФХ РЕУОА. ч ФПФ ЕДЙОУФЧЕООЩК ТБЪ НХЪЩЛБ Й ЙУРПМОЕОЙЕ чМБДЙНЙТБ лТБУОПЧУЛПЗП РПЛБЪБМЙУШ НОЕ ЪБНЕЮБФЕМШОЩНЙ, Й ОЕ ВЩМП ЦЕМБОЙС УТБЧОЙЧБФШ ЕЗП ТБВПФХ У ФЕН, ЛБЛ РПЈФ ЬФПФ УФЙИ бМЕЛУБОДТ уХИБОПЧ. оЕРПДИПДСЭЙК С ФХФ УХДШС.

оБ УЧПЙ ЧПРТПУЩ Л лТБУОПЧУЛПНХ С ФПЦЕ РПЛБ ОЕ ЙНЕА ПФЧЕФПЧ. дБ Й ОХЦОЩ МЙ ПОЙ ФЕРЕТШ?

ъБФП ОЕ ТБЪ ЧПЪОЙЛБМБ Й, РПМБЗБА, ВХДЕФ ЧПЪОЙЛБФШ Ч ОБЫЕН ПВЭЕН ЧПЪДХИЕ ЪБЗБДПЮОБС Й ЛБЛ ВЩ ОЙЮШС РЕУЕОЛБ РТП ДЕЧПЮЛХ нБТХУА. фП МШ ФПНМЕОШЕ, ФП МЙ ЫХФЛБ, ФП МЙ ЗПТШЛБС ВЕДБ. х оЙЛПМБС ъБВПМПГЛПЗП ЬФБ ЧЕЭШ ОБЪЩЧБЕФУС "зПТПДПЛ".

гЕМЩК ДЕОШ УФЙТБЕФ РТБЮЛБ.
нХЦ РПЫЕМ ЪБ ЧПДЛПК.
оБ ЛТЩМШГЕ УЙДЙФ УПВБЮЛБ
у НБМЕОШЛПК ВПТПДЛПК.

гЕМЩК ДЕОШ ПОБ ФБТБЭЙФ
хНОЩЕ ЗМБЪЕОЛЙ,
еУМЙ ДПНБ ЛФП ЪБРМБЮЕФ -
ъБУЛХМЙФ Ч УФПТПОЛЕ.

б ЛПНХ УЕЗПДОС РМБЛБФШ
ч ЗПТПДЕ фБТХУЕ?
еУФШ ЛПНХ УЕЗПДОС РМБЛБФШ -
дЕЧПЮЛЕ нБТХУЕ.

пРТПФЙЧЕМЙ нБТХУЕ
рЕФХИЙ ДБ ЗХУЙ.
уЛПМШЛП ИПДЙФ ЙИ Ч фБТХУЕ,
зПУРПДЙ йУХУЕ!

ЛБВЩ НОЕ ФБЛЙЕ РЕТШС
дБ ФБЛЙЕ ЛТЩМШС!
хМЕФЕМБ В РТСНП Ч ДЧЕТШ С,
вТПУЙМБУШ Ч ЛПЧЩМШ С!

юФПВ ЗМБЪБ НПЙ ОБ УЧЕФЕ
вПМШЫЕ ОЕ ЗМСДЕМЙ,
рЕФХИЙ ДБ ЗХУЙ ЬФЙ
вПМШЫЕ ОЕ ЗБМДЕМЙ!

пК, ЛБЛ ИХДП ЦЙФШ нБТХУЕ
ч ЗПТПДЕ фБТХУЕ!
рЕФХИЙ ПДОЙ ДБ ЗХУЙ,
зПУРПДЙ йУХУЕ!

"чЕЮЕТОЙК ЛМХВ", 30 СОЧБТС 1996 З.