В минувшую субботу в центре городе Сент-Луис, штат Миссури, на американском Юге раздавались стенания и плач. Мужья расставались с женами, матери с детьми — шел аукцион чернокожих рабов.

(Всего 8 фото)

1. Около 150 человек приняли участие в реконструкции аукциона рабов времен середины 19-го века, которая прошла 15 января на ступеньках старинного здания городского суда в в центре города Сент-Луис, штат Миссури. Мероприятие проводилось в ознаменовании 150-летней годовщины Гражданской войны в США, которая отмечается в этом году. На фото: закованную в кандалы Дженнет Вайт, которая изображает "рабыню" ведут с места продажи к новому "владельцу". (John Moore / Getty Images)

2. Зрители, наблюдающие за ходом « «. (John Moore / Getty Images)

3. Один из участников реконструкции, изображающий белого кузнеца, проверяет состояние здоровья своей потенциальной "покупки". (John Moore / Getty Images)

4. Демонстрант выступает против проведения "аукциона", утверждая, что подобное мероприятие унижает достоинство и попирает права афроамериканцев. (John Moore / Getty Images)

6. Зрители, наблюдающие за ходом "аукциона". (John Moore / Getty Images)

7. Закованного "раба" с мешком на голове ставят на специальную подставку на ступенях старинного здания городского суда Сент-Луиса. До Гражданской войны в США (1861-1865) Сент-Луис, важный порт на реке Миссури был центром работорговли на Юге Соединенных Штатов. (John Moore / Getty Images)

Когда закончилась осада Царьграда, и столица древней Империи сдалась на милость победителей османов, султан распорядился отдать город на разграбление своим воинам на три дня, как это было заведено у многих народов.

Азиз убедил своих товарищей не терять время на обыски тех лачуг, что ютились на окраинах Царьграда. Они поспешили к центру города и захватили там красивый двухэтажный особняк. Его хозяин явно очень боялся за свою жизнь. Азиз пообещал ему её сохранить, если он покажет все свои тайники со спрятанными сокровищами. И трусливый патриций действительно выложил им всё золото, которого оказалось не мало.

Азиз и его товарищи поделили золото между собой по братски и принялись насиловать трёх служанок, которых нашли в доме этого царьградца. Те тоже были напуганы и не пытались сопротивляться.

Но Азизу они не понравились. И он не принял участия в общей оргии. Он предложил своим товарищам разыграть в кости, кому из них достанется этот роскошный дом, который они захватили в поверженном христианском городе.

Удача выбрала его. Потом они разыграли в кости и этих гяурок. Это было редкое везение. Они тоже достались Азизу. Но он сразу же продал их своим товарищам, а сам отправился на невольничьий рынок, на котором было полно молодых и красивых рабынь. За те три дня, в течение которых османы разграбляли Царьград, почти ни одной христианской девушке не удалось избежать этой участи. Многих из них изнасиловали за эти три дня, и почти всех продали в рабство. За тех, кому сохранили девственность, брали гораздо дороже. Но Азиз искал на рынке не девственницу, а просто молодую и красивую рабыню.

Для продажи всех рабов и рабынь выставляли совершенно обнажёнными, а цены при таком наплыве рабов, конечно же, сказочно снизились. Выбрав стройную девушку с русыми волосами Азиз спросил кем она была до того, как попала в рабство. Девушка ответила, что она дочь священника. Азиз спросил её ещё, готова ли она отказаться от своей христианской веры и принять магометанство. Девушка подняла свои серые глаза на Азиза и сказала одно слово - нет. Тогда покупатель задал последний вопрос:

Если я куплю тебя и ты станешь моей рабыней, будешь ли ты покорно исполнять все мои приказания?

Девушка ответила, что отец учил её, что христианская вера требует от рабов повиноваться своим господам, так же как самому Богу и она с покорностью исполнит всё что ей прикажет хозяин, всё, что будет в её силах.

И тогда Азиз купил её. Набросил на неё свой плащ и отвёл в дом, который теперь считал своим.

Товарищи его к тому времени отправились дальше в поисках добычи, забрав с собой и тех трёх служанок, которых продал им Азиз. И Азиз решил, что этого роскошного дома, того золота, которое ему досталось и этой прелестной и покорной рабыни ему уже вполне хватает для счастья. Не следует гневить Всевышнего и искать себе больше добычи, чем следует.

Приведя рабыню к себе домой, Азиз снял с неё свой плащ. Она снова стояла перед ним обнажённой. Только маленький крестик висел на шнурке между её красивых грудей. И больше на ней ничего не было.

Ты будешь моей рабыней, служанкой и наложницей, - сказал ей Азиз, - в доме моём ты будешь ходить обнажённой, чтобы я и мои гости могли любоваться твоим прекрасным телом. Ты поняла?

Да мой господин, - ответила рабыня, - если вы этого хотите, я буду служить вам и вашим гостям без одежды.

Какая умница, - похвалил рабыню Азиз, - хорошая послушная девочка. А как твоё имя?

Анастасия.

Ты пока отдохни немного, Анастасия, в соседней комнате. Это будет твоя комната. А потом, как немного отдохнёшь, сразу приходи сюда в мои покои. Мне не терпится проверить, какая из тебя выйдет наложница. Если ты будешь хорошо услаждать меня, я не буду тебя наказывать. Если же ты будешь плохо трахаться, я продам тебя моим товарищам. Поняла?

Да мой, господин, - сказав эти слова Анастасия поклонилась Азизу, а закончив поклон продолжила, - благодарю за то, что вы так добры ко мне и позволили мне отдохнуть. Я приду к Вам через час и постараюсь сделать всё, чтобы вы остались мною довольны.

После этого девушка ушла в свою комнату. Азизу нелегко дался этот час, ему не терпелось овладеть этой девушкой, чьё прекрасное обнажённое тело он уже тщательно рассмотрел. Но он понимал, что после всего пережитого Ананстасии действительно надо немного побыть наедине. После этого она наверняка будет трахаться толкьо лучше. а бежать ей из дома невозможно. На окнах кованные решётки, дверь крепко заперта, ключ у Азиза.

И вот девушка вошла в покои Азиза. Она по прежнему как и обещала оставалась полностью обнажённой. Христианский крестик разумеется нельзя считать одеждой.

Трахалась она действительно великолепно. Безропотно выполняла все приказания Азиза. Её нежные губы трепетно ласкали его детородный орган. Потом Азиз повернул к себе её роскошный зад и с огромным удовольствием ласкал её круглые бёдра и тонкую талию, вонзив детородный орган в её лоно. Не дожидаясь приказаний Анастасия поймала ритм своего господина и правильно подмахивала своим задом, чтобы ему удобнее было её трахать.

Потом Азиз лёг на спину, насадив девушку на свой пенис и приказал ей улыбаться, что она сразу же покорно исполнила, подарив ему очаровательную улыбку.

Потом Азиз приказал ей лечь на спину и овладел девушкой в таком положении. Ему было очень хорошо, Азиз был весьма доволен своей покупкой.

А для более предпочитаемых у нас «домашних» садомазохистских игр в секс-шопах можно найти разнообразные плетки, наручники, кляпы и даже специальный эротический электрошок

Среди людей, отличающихся нетрадиционными сексуальными взглядами, садомазохисты, пожалуй, самые законспирированные и закрытые для общества. И тому есть несколько причин. Во-первых, садомазохизм -- вещь довольно специфическая и отнюдь не публичная. Во-вторых, даже если любители плетей, наручников и кожи с шипами объединяются в некие общества или клубы, то двери в них открыты только для избранных. Своим в этой среде стать довольно непросто. В дальнем и ближнем зарубежье такие заведения уже существуют. У нас же робкие попытки энтузиастов открыть мир садомазохизма широким массам пока наталкиваются на полное непонимание.

«От публичного унижения больше всего удовольствия получает раб»

Поводом для встречи с представителями закрытой садомазохистской тусовки послужил необычный эпизод. Группа энтузиастов-мазохистов пригласила из Москвы уважаемых в своей среде господ (в прямом смысле слова), чтобы попытаться организовать садомазохистскую вечеринку в любом из киевских ночных заведений. Но никто не согласился пойти на такой рискованный шаг, поскольку, как объясняли хозяева столичных клубов, это выходит за рамки здравого смысла. Чтобы узнать, что же пока невозможно увидеть у нас, а там существует, пришлось встретиться с экстравагантной госпожой Лоттой (мазохистский псевдоним) -- организатором многих умопомрачительных вечеринок.

Что же такое «садомазохистская вечеринка»? И почему на подобное шоу наши клубы не могут решиться?

Дело не в том, что мы предлагаем что-то из ряда вон выходящее. Просто бытует мнение, что садомазохистские шоу -- это игра. Да, в садомазохизме без игры нельзя, ведь здесь у каждого своя роль -- кто-то раб, кто-то -- господин. Но для людей, которые «играют» в это всю жизнь, сама игра становится образом жизни. Поэтому садомазохистская вечеринка -- шоу только отчасти. Для тех, кто в нем участвует, это реальная жизнь, это возможность реализовать свои сексуальные пристрастия. И так же, как и жизнь, наши шоу очень реалистичны, словом, не для слабонервных. Поэтому в них участвуют только посвященные.

Это правда, что на таких вечеринках по-настоящему торгуют рабами, то есть людьми, получающим удовольствие от унижения?

Такие аукционы в наших закрытых заведениях -- не редкость, но не подумайте, что речь идет о настоящих невольничьих рынках. Торговля, если этот процесс можно так назвать, ведется весьма специфическая. Ее цель: обмен рабами между господами и привлечение новых рабов. На такие вечеринки господа приводят своих невольников. Сначала на сцене демонстрируют всех рабов -- в цепях, в наручниках, но с прикрытыми гениталиями. Из них публика выбирает тех, кто будет выставлен на торги. Кому не повезло, тот дожидается следующего аукциона, надеясь и страдая и… получая удовольствие. Отобранных рабов -- среди них могут быть как мужчины, так и женщины -- раздевают. Их господа начинают с ними играть -- топтать, бить плетью. Сексуальность и темперамент раба оценивается по тому, какие стоны он издает, как извивается, перенося боль. А дальше все происходит, как на настоящем аукционе -- кто больше даст. Обычно все получают то, что желают. Господа обзаводятся новыми рабами, а клуб и старый господин получают часть денег. Иногда за примерную службу госпожа или господин могут деньгами отблагодарить бывшего подопечного.

Со стороны кажется, что кого-то унижают, оскорбляют. На самом деле все далеко не так. От всего происходящего наибольшее удовольствие получает прежде всего сам раб. Так как весь процесс унижения -- от демонстрации до публичных мук -- для него верх наслаждения и блаженства.

Аукционы, насколько мне известно, лишь одна из форм ваших вечеринок, хотя и она впечатляет своим натурализмом…

Но есть и более жесткие. Тем не менее ничего не делается против воли раба. Любой, если ему что-то не понравилось, может покинуть вечеринку или уйти от госпожи. Однако он знает, что обратно его уже в наше общество не пустят. Поэтому таких случаев у нас не бывает. Что касается вечеринок, то иногда господа устраивают так называемые светские рауты. Господа приходят на вечер в строгих вечерних костюмах, под которыми скрываются… садомазохистские одежды. Многие из них приводят на вечер рабов. Полуобнаженных рабов наручниками или цепями пристегивают к стенам клуба (там для этого предусмотрены специальные приспособления). Первая часть вечера похожа на обычный светский вечер -- шведский стол, аперитивы, беседы. Вот только официанты полураздеты и с ошейниками. А потом, когда все уже разогрелись, одежду сбрасывают. Люди пьют, танцуют, позволяют себе довольно пикантные вещи, например обоюдные ласки. Иногда это делается на глазах у рабов. Но чаще всего возбужденные господа предаются утехам, унижая или подвергая пыткам своих или чужих рабов.

Я как-то видел передачу о подобных клубах Гамбурга, где вечеринки сопровождались еще и публичной пыткой раба, которого «мастер» подвешивал на специальную раму за множество крючков, вдетых в его тело. У вас подобное происходит?

Услуги так называемых мастеров очень дорогие. Это настоящее искусство -- пронзить тело раба тридцатью крюками так, чтобы не повредить жизненно важных органов и не порвать ему кожу. У нас таких виртуозов нет. Поэтому, когда находим средства, приглашаем «мастеров», чтобы украсить их выступлением вечер. Даже рабы оспаривают право быть проколотым мастером.

Кстати, среди геев и лесбиянок тоже немало приверженцев садомазохизма. Они часто предоставляют нам свои клубы. В одном из них устраиваются очень оригинальные вечера. Главные действующие лица там -- рабы. Они танцуют, веселятся… В зале очень высокий потолок -- метров десять. Под потолком подвешены большие стеклянно-металлические клетки. А в них отдыхают господа, наблюдая за своими подопечными. И в любой момент раб может быть вызван к своему хозяину для наказания, к примеру, если тому не понравилось поведение подчиненного. В камерах есть система затемнения. Часто геи приглашают понравившихся рабов в клетки для любовных утех.

Безусловно, эти развлечения не для широкой аудитории. Есть ли у вас номера, которые можно продемонстрировать неискушенной публике на вечеринке?

Есть у нас и шоу-программы, но они никогда не проходят отдельно от наших реальных вечеринок, а служат их украшением. Именно происходящее в зале между господами и рабами -- смысл вечеринки, а вовсе не имитация настоящих отношений на сцене. Если показать арт-шоу отдельно, то это будет очередная пародия на подлинные садомазохистские вечеринки. А наша цель иная. Думаю, публика в Украине еще не созрела для этого. Мы ведь тоже Не сразу всего добились, на первые наши вечеринки приходили считанные люди.

«Плетки для рабов госпожа испытывала на себе»

Возможно, наши садомазохисты еще не доросли до подобных массовых оргий. И пока наш, отечественный, садомазохизм -- сугубо индивидуален. Это подтвердили и сотрудники секс-шопа на Подоле, рассказав о своих клиентах.

Вопреки бытующему мнению, садомазохисты в быту люди довольно спокойные, тихие, -- рассказывает Елена, администратор салона. -- Частым клиентом был у нас мужчина со светскими манерами. Первый раз он вразвалочку зашел в салон с сигарой. Когда его попросили затушить сигару, мужчина недоуменно переспросил: «Пардон, но она же очень дорогая!» Он всегда со знанием дела выбирал кляпы и особое внимание уделял плеткам. Их ведь множество -- есть длинный хлыст, сплетенный косичкой, есть плеть с десятком кожаных хвостов, существуют и стеки, напоминающие те, которыми пользуются наездники. Но бывают и совсем оригинальные, в которых ударная часть представляет собой широкую кожаную проклепанную полоску. Кстати, тот мужчина подбирал у нас для себя костюм на светскую садомазохистскую вечеринку, когда кожаная одежда скрывается под фраком или смокингом.

А что касается плеток… Периодически к нам приходит семейная пара, молодые люди лет двадцати пяти, которые, подбирая себе плетки, обязательно тут же их пробуют. Когда они первый раз попросили об этом, я смутилась, мол, не против, но вы только громко не кричите. Но из комнатки, где молодые люди пробовали плети, никогда не доносились крики -- только эротичные постанывания.

Пару раз захаживали к нам и господа, и рабы. Довольно долго ходила одна роскошная женщина -- то сделать маникюр, то постричься. И вот однажды, когда она ожидала мастера, в салон зашел мужчина лет сорока, невысокий, скромный, и полушепотом спросил: «Как моя госпожа?» Мы поначалу растерялись. А потом сообразили, что та высокая брюнетка -- наша клиентка -- и есть его госпожа. Когда мы предложили позвать ее, мужчина стушевался и тут же вышел. Наблюдая за ним, мы поняли, что госпожа приказала ему ждать. А мороз был сильный в тот день. Прождал он ее более часа.

Однажды еще одна госпожа пришла к нам прямо в образе (видимо, ехала на встречу). Ногти покрыты черным лаком, черные волосы тщательно уложены, яркий макияж, высокие ботфорты. Со знанием дела она выбрала несколько плеток, тут же хлестнула себя по голени несколько раз и добавила: «Я же должна знать, чем работать».

В целом в выборе аксессуаров садомазохисты проявляют разносторонние вкусы. Очень популярны кожаные захваты на щиколотки и запястья с цепями, с помощью которых раба можно еще и связывать. Есть приверженцы очень дорогих вещей, к примеру, надувных кроватей со встроенными креплениями для пристегивания. Некоторые клиенты предпочитают приспособления с электростимуляцией -- на чувствительные зоны (мочки ушей, соски, гениталии) цепляются специальные металлические присоски с подсоединенными проводками. Включается ток небольшой силы, и раб бьется в конвульсиях. То ли от боли, то ли от удовольствия.

С меня сорвали попону. Я испуганно вскрикнула.

– На помост, рабыня! – приказал мужчина.

– Да, хозяин, – пролепетала я. Он ткнул меня плеткой.

К помосту спиралью поднимались истертые деревянные ступени. У подножия сбились в кучу сидящие на корточках рабыни. И Сульда тут, и.Тупа – сидят, вцепившись в окутавшие тела попоны. Сашу, да и не только ее, уже продали.

Не может такое со мной случиться! Не могут они меня продать!

В спину ткнулась рукоять плетки. Я начала медленно подниматься по вогнутым широким ступеням, истертым босыми ногами бессчетного множества девушек.

До помоста – двадцать шагов.

Волосы у меня теперь гораздо длиннее – на Горе их ни разу не стригли, только подравнивали, придавая форму. Свешиваются ниже плеч, развеваются за спиной – такую прическу называют здесь «рабское пламя».

И турианского ошейника я больше не ношу: распилив, его сорвал с моей шеи раб, над которым стоял надсмотрщик с кнутом. Один раз ему досталось – когда палец его коснулся моей шеи. Намеренно сделал он это, нет ли – не знаю. И серебряного листочка, знака того, что мне довелось стать добычей Раска, воина и налетчика из Тревы, уже нет в левом ухе. Еще до рассвета меня продали работорговцу, расположившемуся на биваке в предместье Ара. Обнаженную, швырнули к его ногам. Быстро, со знанием дела произвел он подробный осмотр, заставив меня рыдать от стыда. Раек из Тревы выручил за меня пятнадцать медных тарсков. Для землянки – совсем неплохо. Сумму эту внесли в расчетную книгу. Еще одну книгу держал в руках воин Раска. Внесли мою цену и туда, указав, на чей счет отнести, кем была поймана – Раском, воином из Тревы. После занесения в обе книги записей сведений о моей продаже проволочное колечко, на котором висел серебряный листок, срезали с моего уха, листочек передали воину, который вел записи в расчетной книге Раска, а тот бросил его в стоящий неподалеку ящик. Как скотину бессловесную, меня толкнули к цепи, поставили в затылок за Сульдой. Щелчок – болтающийся у меня на шее турианский ошейник пристегнули к звену тяжелой цепи. За мной поставили Тулу. За нее выручили всего двенадцать тарсков меди.

– Побыстрей, рабыня! – поторопил стоящий у подножия лестницы мужчина. Я замешкалась. У меня на шее на цепочке – овальная пластинка, на ней – номер. Номер лота. Номер, под которым меня продают. Саша – она умела читать – сказала, что мой номер сто двадцать восемь. Она была сто двадцать четвертой. Нас распродавали на аукционе в доме Публиуса на Торговой улице Ара. Это средней руки аукцион, на котором обычно продают большими партиями рабынь подешевле. До таких гигантов, как аукционы Клаудиуса или Курулена, ему далеко. Тем не менее в покупателях здесь недостатка нет, репутация у этого торжища прочная – здесь заключается немало сделок.

За спиной – мужские шаги. Удар плетки. Я обернулась.

– Я же голая! – выдохнула я.

Он что, не понимает? Я землянка! Меня уже продавали, но не так. Я землянка! Неужели меня выставят на всеобщее обозрение и продадут с аукциона? Да, меня продавали, но с глазу на глаз. Предстать перед толпой мужчин-покупателей бесстыдно обнаженной! Немыслимо! Я подняла глаза к помосту. Нет, этого мне не пережить.

Расположенный амфитеатром зал освещен факелами. Меня уже выставляли в демонстрационной клетке: будущие покупатели должны поближе рассмотреть товар, прикинуть, что почем, чтобы потом, на торгах, не прогадать, набавляя цену – буде у них возникнет такое желание. Мы, выставляемые в демонстрационных клетках рабыни, должны были выполнять команды, что выкрикивали нам стоящие у клеток мужчины, поворачиваться так и сяк, только прикасаться к нам им не разрешалось. Нам велено было улыбаться и быть красивыми. Со мной в клетке сидели еще двадцать девушек, у каждой на шее – цепочка с пластинкой. У клетки вывешен список: наши номера, физические данные, основные размеры.

За мной по лестнице поднимался мужчина.

Восемь дней провела я в рабских бараках в ожидании ночи торгов. Прошла тщательное медицинское обследование, связанная по рукам и ногам, вытерпела несколько очень болезненных уколов. Что за уколы? Зачем? Врачи называли препарат сывороткой устойчивости. Держали нас в строгости, взаперти, учили кое-каким рабским премудростям.

«Хозяин для вас – все на свете. Полностью угождайте ему», – без конца вдалбливали нам.

– Что такое сыворотка устойчивости? – спросила я Сашу.

– Она поможет тебе остаться такой, какая ты есть, – ответила она, целуя меня, – красивой и молодой.

Я ошарашенно уставилась на нее.

– Ну, понимаешь, и хозяева, и вообще свободные люди – если хотят, конечно – тоже могут ввести себе эту сыворотку. – И, улыбнувшись, добавила: – Только обращаются с ними при этом поуважительнее, чем с рабами.

– Если хотят? – переспросила я.

– А что, кто-нибудь не хочет?

– Есть такие, – ответила Саша, – но мало. А еще – потомки тех, кому ее уже вводили.

– Но почему?

– Не знаю. – Саша пожала плечами. – Люди разные.

Секрет сыворотки устойчивости, видимо, в генетических тонкостях. Воздействуя на генетический код и на формирование гамет, она каким-то образом нейтрализует или изменяет направление процессов вырождения клеток, преобразуя обмен веществ так, что ткани остаются относительно неизменными. Старение – физический процесс, а значит, с помощью физических методов его можно повернуть вспять. И вот врачи Гора вознамерились бросить вызов универсальному доселе недугу, тому, что на Горе зовут болезнью увядания и иссушения, а на Земле – старением. Многие поколения врачей посвятили свою жизнь экспериментам и научным изысканиям, и наконец, собрав воедино полученные сотнями исследователей данные, несколько ученых совершили прорыв, разработали прообраз сыворотки устойчивости, на основе совершенствования которого стало возможным создание чудодейственного препарата.

Дрожащая, ошеломленная, стояла я посреди клетки.

– Почему же такое ценное средство используют для рабынь?

– А разве оно такое ценное? – удивилась Саша. – Ну да. Наверно.

Для нее это нечто само собой разумеющееся, как для большинства жителей Земли – обычные прививки. Что такое старость, ей неведомо. Что будет, если сыворотку не ввести, она представляла себе весьма смутно.

– А почему же не давать рабыням сыворотку? – спросила она. – Разве хозяевам не хочется, чтобы их рабыни были здоровы и могли лучше служить им?

– Верно, Саша, – согласилась я. На Земле фермеры, чтобы уберечь от болезней домашних животных, тоже делают им прививки. Конечно, на Горе, где такая сыворотка вполне доступна, совершенно естественно вводить ее рабам.

Не в силах совладать с охватившей меня дрожью, стояла я подле Саши. Я получила дар, который на Земле не купить ни за какие деньги, дар, недоступный богачам из богачей моей родной планеты, потому что там этого препарата просто не существует.

Меня одарили невероятным сокровищем. Я взглянула на железные прутья.

– Но я в клетке!

– Конечно, – подхватила Саша. – Ты – рабыня. А сейчас давай отдыхать. Сегодня ночью нас продадут.

На мою руку легла мужская ладонь.

– Я же голая!

– Ты рабыня, – ответил он.

– Не выставляйте меня перед мужчинами! – взмолилась я. – Я не такая, как другие!

– На помост, рабыня! – Он толкнул меня вверх по лестнице. Ноги мои подкосились, я упала на ступеньки.

Он поднял плеть.

– Сейчас шкуру спущу!

– Нет, хозяин!

– Сто двадцать восемь, – донесся с помоста голос аукциониста. Толпе объявляли мой номер.

Я подняла глаза. Подойдя к краю помоста, дружелюбно улыбаясь, аукционист протягивал мне руку.

– Я голая, – выдавила я.

– Прошу! – Он тянул ко мне руку.

Я подала руку, и он вытянул меня наверх. Округлый, футов двадцать в диаметре, помост посыпан опилками.

Держа за руку, он вывел меня на середину.

– Ей не хочется, – объяснил он зрителям.

Я стояла перед толпой мужчин.

– Ну, теперь вам удобно, дорогая леди? – обратился он ко мне.

– Да, – пробормотала я, – спасибо.

Вдруг с неожиданной злостью он швырнул меня на доски к своим ногам. Засвистела плетка. Пять раз стегнул он меня. Закрывая руками голову, я зашлась в крике, а потом замерла, дрожа, у его ног.

– Номер сто двадцать восемь, – объявил он.

Служитель подал ему дощечку со стопкой придерживаемых кольцами листов бумаги. Он зачитал первую страницу: предыдущие уже сорвали и выбросили.

– Сто двадцать восемь. – В голосе сквозило раздражение. – Брюнетка, глаза карие. Рост пятьдесят один хорт, вес двадцать девять стоунов. Основные параметры: двадцать два – шестнадцать – двадцать два. Размер наручников – второй, размер щиколоток – второй. Размер ошейника – десять хортов. Неграмотна и во многих практических отношениях необучена. Танцевать не умеет. Клеймо – «дина», цветок рабынь. Уши проколоты. – Он опустил на меня глаза и легонько пнул. – Встань, рабыня!

Я поспешно встала.

С трех сторон вокруг помоста поднимаются освещенные факелами, заполненные народом ряды амфитеатра. Между ярусами и по бокам – ступенчатые проходы. На ярусах людно, зрители едят, пьют. Тут и там в толпе мелькают женские фигуры. Разодетые, укутанные покрывалами – внимательно рассматривают меня. Одна из женщин потягивает вино сквозь покрывало. На кисее расплывается пятно. Все полностью одеты. А на мне – лишь цепочка с номером.

– Прямее! – рявкнул аукционист.

Я выпрямилась. От ударов плетки ужасно болела спина.

– Взгляните на номер сто двадцать восемь! – призывал он. – Кто назовет цену?

Толпа безмолвствовала.

Схватив меня за волосы, он с силой оттянул мне голову назад.

– Двадцать два хорта! – указывая на мою грудь, прокричал он. – Шестнадцать хортов! – Он похлопал меня по талии. – Двадцать два хорта! – Провел ладонью по телу, положил руку на мое правое бедро. Это мои основные параметры. Если понадобится, хозяин может с помощью плетки заставить меня сохранять эти размеры. – Маленькая, – продолжал аукционист, – но сладенькая, благородные господа, лакомый кусочек, честное слово!

– Два тарска! – послышалось из толпы.

– Я слышал: два тарска, – подхватил аукционист.

Конечно, я не слишком крупная, но и не сказать чтобы уж очень маленькая. В земных мерах рост мой пять футов четыре дюйма, вес – около ста шестидесяти фунтов. Стройная, приблизительно двадцать восемь – двадцать – двадцать восемь. Размера ошейника, конечно, не знаю – не приходилось покупать одежду, в которой меряют обхват шеи. На Горе это десять хортов, стало быть, на Земле соответственно что-то около двенадцати с половиной дюймов. Шея у меня стройная, изящная. Окружность своих запястий и лодыжек я тоже не знала. Теперь знаю – наручники и кольца для лодыжек номер два. Это – два отдельных размера, лодыжки могут быть шире запястий. Совпадение этих размеров считается признаком изящества. Всего размеров четыре. Первый – маленький, второй и третий – средние, четвертый – большой. Снять без посторонней помощи кольцо для лодыжек четвертого размера я, конечно, не смогла бы. А вот выскользнуть из наручника четвертого размера – вполне, если только он застегнут на четвертую отметку – Большинство наручников и колец для лодыжек устроены так, что их размер можно регулировать, подгоняя для каждой девушки. Аукционист стоял совсем рядом.

Да, там, на Земле, длину окружности своих запястий и лодыжек я не знала: для землянки эти размеры не имеют значения, не то что для рабыни Гора. Но наручники второго размера имеют внутреннюю окружность пять хортов, а кольца для лодыжек – семь. Значит, мои запястья в обхвате дюймов шесть, а лодыжки – примерно восемь с половиной. Нас обмеряли еще до торгов, в бараках, и заносили размеры в список.

– На ней клеймо «дина», – показывая толпе изображение цветка рабынь на моем теле, тараторил аукционист. – Ну, разве вам не хочется заполучить прелестную малышку Дину? Среди ваших рабынь есть Дины? – Держа за волосы, он повертел туда-сюда мою голову. – А уши, благородные господа! Уши проколоты!

Да, проколоты. Четыре дня назад, в бараках в доме Публи-уса. Правое ухо тоже – симметрично следу от проволочной петли, на которой висел серебряный листок, – этим знаком пометил свой трофей Раек из Тревы. Теперь я могу носить серьги. Теперь я ничтожнейшая из рабынь – рабыня с проколотыми ушами.

– Пять тарсков! – выкрикнул, прихлебывая из чаши, укутанный плотным одеянием толстяк из среднего яруса справа.

О Господи! Лиц не вижу. Факелы освещают меня, а не покупателей.

– Стань прямо, втяни живот, бедра разверни, – прошипел аукционист. Я повиновалась. Спину все еще саднило. – Взгляните, – указывая на меня свернутой плеткой, надрывался он, – на очертания лодыжек, обратите внимание, как хороши бедра, как упруг живот. Прелестная фигура! Эта дивная шея ждет вашего ошейника! Изящная, чувственная – красавица, да и только! – Он обвел толпу глазами. – Неужели не хочется привести ее в свое жилище? Надеть на нее ошейник и тунику, какую угодно вам поставить на колени? Обладать каждой клеточкой ее тела? Она – ваша рабыня, вы приказываете, она повинуется! Будет служить вам, мгновенно и безоговорочно выполнять малейшую прихоть!

– Шесть тарсков! – повторил аукционист. – Пройдись, малышка Дина! И покрасивее!

Глаза мои наполнились слезами, все тело залила краска стыда.

Но я прошлась, и прошлась красиво. Вот она, плетка, наготове! Разглядывая выставленную на помосте девушку, мужчины довольно загомонили.

– Обратите внимание: какие плавные, грациозные движения, как безупречны линии! Спина прямая, как струна, гордая посадка головы! Всего несколько тарсков – и она ваша!

По левой щеке покатилась слеза.

– Двигайся красиво, малышка, – предупредил аукционист.

– Да, хозяин.

Я прошлась взад и вперед, повернулась, обмирая от стыда под жадными взглядами.

– Встань гордо, Дина!

Я остановилась, вскинула голову.

– Купите ее и заставьте на вас работать! Представьте – вот она нагая, в вашем ошейнике и в цепях, скребет пол. Убирает, стирает, шьет! Делает покупки, готовит! Представьте – вот она принимает ваших гостей! Ждет вас, раскинувшись в мехах!

– Десять тарсков!

– Десять тарсков, – повторил аукционист.

– Одиннадцать! – донеслось слева.

– Одиннадцать.

Я вгляделась в толпу. Мужчины, женщины. Человек четыреста. По рядам, предлагая закуски и напитки, бродят торговцы. Я коснулась пальцами свисающей с шеи цепочки. Какой-то мужчина купил ломоть приправленного соусом мяса. Принялся жевать, поглядывая на меня. Наши глаза встретились. Я отвела взгляд. Кое-кто разговаривал, не обращая на меня внимания. Как же я их ненавидела! Я не хотела, чтобы на меня смотрели – но они и не смотрели!

– Какая красавица! – подзадоривал зрителей аукционист. – А размеры? Двадцать два, шестнадцать, двадцать два! – И тыкал в меня плеткой.

– Четырнадцать тарсков меди!

– Четырнадцать! – не унимался аукционист. – Но может ли торговый дом расстаться с такой красоткой всего лишь за каких-то четырнадцать тарсков? Ведь нет, благородные господа!

– Пятнадцать.

– Пятнадцать!

За пятнадцать тарсков Раек из Тревы продал меня работорговцу. В доме Публиуса ему дали за меня двадцать. Аукционист, разумеется, это знает. Конечно, в записи это внесено.

Он перевел на меня глаза.

– Да, хозяин, – прошептала я.

Недоволен предложениями. Если цена не устроит торговца, ночью меня ждет наказание. Наверняка жестоко высекут.

– На живот, Дина! – приказал он. – Давай заинтересуем покупателей.

– Да, хозяин.

Я легла у его ног, ожидая приказа, испуганно глядя снизу вверх – а вдруг ударит? Пролежала долго. Не ударил. Мой испуг позабавил толпу.

– Слушаться, двигаться быстро и красиво, сто двадцать восьмая, – мягко проворковал он.

– Да, хозяин, – ответила я.

И вдруг – удар хлыста и отрывистое:

– На спину! Одно колено поднять, другую ногу вытянуть, руки за голову, запястья скрестить, как для наручников!

Я повиновалась. Он начал быстро одну за другой отдавать команды. Ловя каждое слово, я принимала позы, в которых демонстрируют рабынь. Лишь мгновение давая зрителям полюбоваться каждой мучительно откровенной позой, он пролаивал следующую команду. Последовательность позиций он выбирал отнюдь не случайно; в следующую я переходила легко, иногда просто перекатываясь по полу или повернувшись, но вместе они составляли ритмичную и плавную изысканную чувственную мелодию, выверенную и точную, для меня – невероятно унизительную. Своего рода танец выставляемой напоказ рабыни. Я, что была некогда Джуди Торнтон, шаг за шагом выполняла движения горианской рабыни и в конце концов оказалась, как и вначале, на животе у его ног – дрожащая, покрытая испариной, спутанные волосы завесили глаза. Аукционист поставил на меня ногу. Я уронила голову на пол.

– Называйте цену!

– Восемнадцать. Девятнадцать? Я слышал девятнадцать?

– Девятнадцать, – донеслось из зала.

На помост упали слезы. Кончики пальцев зарылись в опилки. Опилками облеплено и покрытое потом тело.

У самых глаз – свернутая плетка.

Там, в толпе, женщины. Ну почему они не вскочат, не возмутятся? Ведь здесь попирают достоинство их сестры!

Но нет, глядят невозмутимо. Я – всего лишь рабыня.

– Двадцать! – выкрикнул кто-то.

– Двадцать. – Аукционист убрал ногу и ткнул меня плеткой. – На колени!

У самого края помоста я встала на колени в позу наслаждения.

– За эту прелестную крошку предложили двадцать медных тарсков, – объявил аукционист. – Кто больше? – Он оглядывал толпу.

Я замерла. Торговый дом заплатил за меня ровно двадцать.

– Двадцать один, – предложил мужчина.

– Двадцать один.

Я вздохнула свободнее. Хоть маленькая, но прибыль.

Ни на минуту не забывала я о пластинке на шее. Цепочка короткая, плотно охватывает горло. Застегнута. Не снять.

За меня дают двадцать один тарск.

Значит, убытка торговому дому Публиуса я не принесу

Подержать девушку несколько дней за решеткой на соломе в рабских бараках и кое-чему обучить обходится в гроши.

Сколько стоит рабская похлебка и плетка?

– Предлагают двадцать один тарск! – кричал аукционист. – Кто больше?

Внезапно накатил испуг. А вдруг прибыль торговца не устроит? Барыш совсем невелик. Надеюсь, он будет удовлетворен. Я же изо всех сил старалась, каждого слова слушалась. Боялась, что высекут.

Горианские мужчины не ведают снисхождения к вызвавшей недовольство девушке.

– Вставай, тварь цепная, – бросил мне аукционист.

Я встала.

– Что ж, – обратился он к публике, – похоже, нам придется расстаться с этой красоткой всего за двадцать один тарск меди.

– Пожалуйста, не сердись, хозяин, – заскулила я.

– Ничего, Дина, – откликнулся он с неожиданной после недавней резкости теплотой.

Упав перед ним на колени, я обняла его ноги, заглянула в глаза:

– Хозяин доволен?

– Да, – ответил он.

– Значит, Дину не высекут?

– Конечно нет. – Он приветливо смотрел мне в лицо. – Не твоя вина, что торг медленно набирает силу.

– Спасибо, хозяин.

– А теперь вставай, крошка, и побыстрей с помоста. У нас тут еще скотинка на продажу.

– Да, хозяин. – Я поспешно вскочила на ноги, повернулась и бросилась к лестнице – не к той, по которой поднималась, а с противоположной стороны помоста.

– Минутку, Дина, – остановил меня он. – Пойди сюда.

– Да, хозяин. – Я подбежала к нему.

– Руки за голову, – приказал он, – и не двигайся, пока не разрешу.

– Хозяин?

Я закинула руки за голову. Взяв меня за шею, он повернул меня к зрителям.

– Взгляните, благородные дамы и господа!

На меня обрушился удар тяжелой, связанной узлом плети.

– Не надо! Не надо, прошу, хозяин! – кричала я, не смея оторвать от головы руки. Еще секунда – и от боли и беспомощности начну рвать на себе волосы! – Пожалуйста, не надо, хозяин! – Стараясь увернуться от плетки, я корчилась, вертелась под ударами. Он крепко держал меня за шею.

– Извивайся, Дина! Извивайся!

Я исходила криком, умоляя пощадить меня.

– Неужто ты и вправду думала, – шипел он, – что нас устроит один тарск прибыли? Думаешь, мы дураки? Купить девку за двадцать и продать за двадцать один? Думаешь, мы тут торговать не умеем, ты, шлюха?

Я молила о пощаде.

Но вот, закончив эту показательную порку, он отпустил мою шею. Все еще держа руки закинутыми за голову, потупив взор, я упала перед ним на колени.

– Можешь опустить руки!

Я плача закрыла руками лицо. Стояла перед ним дрожащая, рыдающая, плотно сдвинув колени.

– Сорок медных тарсков, – послышалось из рядов, – от «Таверны двух цепей».

– «Восхитительные шелка» поднимают до пятидесяти!

Так меня обмануть! Аукционист подстроил ловушку, застал врасплох! Заставил без наигрыша показать себя во всей красе – и, сама того не желая, я предстала перед толпой во всей своей естественной беспомощности – настоящей рабыней.

– «Златые оковы» дают семьдесят!

Неплохо обстряпал! Сначала выжал из толпы все, что можно, а потом, ошеломляя публику и повергая в смятение рабыню, выставил напоказ самое сокровенное – ранимость, уязвимость, податливость, столь же неотъемлемые ее свойства, как объем груди или окружность талии, и тоже выставленные на продажу. Моя чувствительность тоже входит в цену – как и ум, сноровка и выучка. Горианин покупает всю девушку, целиком, со всеми потрохами, и все в ней должно его устраивать.

– Восемьдесят тарсков меди – «Благоуханные путы»! Не может быть!

– Горячая, как пата, – хохотнул какой-то мужчина.

– Точно, – подхватил другой, – вот бы на нее мой ошейник!

А я, рыдая, стояла на коленях на рыночном помосте. Ну как было совладать с собой, когда тела коснулась плетка? Нет, не в моих это силах.

– «Серебряная клетка» дает восемьдесят пять!

Я содрогалась от рыданий. Нагая, у всех на виду. Кто больше заплатит – тот и купит. Я знала: здесь продают не просто красавицу – красавица ушла бы и за двадцать один тарск, – нет, на продажу выставлено нечто большее. Красавица рабыня.

– «Серебряная клетка» дает восемьдесят пять медных тарсков! – прокричал аукционист. – Кто больше?

– «Ошейник с бубенцом», – послышалось из рядов. – Один серебряный тарск!

В зале воцарилась тишина.

– Один серебряный тарск! – провозгласил аукционист. Кажется, доволен.

Я стояла, поникнув головой. Колени плотно сдвинуты. Чуть подрагивают плечи. В торг вступили кабатчики. О том, что такое быть рабыней, разносящей пату, кое-какое представление у меня уже имелось. Облаченные в шелка, увешанные колокольчиками кабацкие рабыни на Горе хорошо известны. Их предназначение – ублажать клиентов хозяина. Стоимость их услуг входит в цену чаши паги.

– «Ошейник с бубенцом» дает один тарск серебра! – выкрикнул аукционист. – Кто больше?

Взглянув в зал, я содрогнулась. Глаза! Женские глаза из-под покрывал. Застывшие позы, напряженные лица. Нескрываемая враждебность. Как тягостно стоять обнаженной рабыней под взглядами женщин! Чувствуешь себя голой вдвойне. Уж лучше бы публика состояла из одних мужчин. Женщины… Сравнивают ли, пусть непроизвольно, они себя со мной? А может, гадают, сумеют ли дать мужчине большее наслаждение? Почему именно теперь взоры их запылали такой злобой, таким возмущением? До сих пор поглядывали снисходительно, просто как на еще одну рабыню. Ну, продадут ее в череде ей подобных за горсть медяков. Нет, теперь взглянули по-новому. Теперь в глазах светилась ненависть. Ненависть свободных женщин к рабыне, чувственной и желанной. Ревнуют? Завидуют мужскому вниманию? В глубине души хотят сами оказаться на помосте? Не знаю. Свободные женщины часто жестоки к красивым рабыням, снисхождения от них-не жди. Может, сознают, что для мужчин мы привлекательнее, может, чувствуют исходящую от рабынь угрозу, видят в нас соперниц – и удачливых. Не знаю. Может, боятся – то ли нас, то ли рабынь в самих себе. Не знаю. Но скорее всего взбесило их то, как реагировала я на удары плетки аукциониста. Снедаемые желанием себя отдать, свободные женщины гордятся тем, что могут позволить себе не отдаваться, сохранить свое достоинство, остаться личностью. Нам же, рабыням, такая роскошь недоступна. Хотят они того или нет, рабыни должны отдаваться, отдаваться полностью. Может, свободным женщинам не хочется быть свободными, может, их естество влечет их, как рабынь, под власть сильного? Может, прельщает рабская доля? Не знаю. Ясно одно: свободная женщина испытывает глубокую, неодолимую враждебность к своей закованной в цепи сестре, особенно если та красива. А рабыни боятся свободных женщин. Мечтают, чтобы ошейник надел на них мужчина, не женщина. Что ж, торги в зените. Теперь зрительницам ясно: быть мне кабацкой рабыней – жгучей, как острая приправа, лакомой и влекущей; чарующим, как музыка, аккомпанементом к огненно-желтой паге. Это-то и подливало масла в огонь, заставляло пристальнее вглядеться в своего спутника. А не зачастит ли он теперь в новую таверну? Страшно, Враждебность женщин пугала. Я – рабыня.

– Встань, крошка Дина, – приказал аукционист. Я встала.

Подавляя рыдания, откинула назад волосы. Обвела глазами толпу, сидящих на скамьях мужчин и женщин.

– Таверна «Ошейник с бубенцом» дает серебряный тарск, – повторил аукционист. – Есть еще предложения?

Странно, но в этот миг на ум мне пришла Элайза Невинс, моя бывшая соперница. Позабавилась бы, глядя на меня, голую, на рыночном помосте.

– Продана за серебряный тарск таверне «Ошейник с бубенцом»!

Он толкнул меня к лестнице, и я, спотыкаясь, побрела вниз по ступенькам с противоположной стороны помоста.

– Сто двадцать девять! – послышалось за моей спиной.

У подножия лестницы меня подтащили к цепи с наручниками, пристроили за стоящей на коленях девушкой. Та и головы не подняла, на меня и не взглянула. «На колени!» – приказал мужчина. Я опустилась на колени. Он застегнул на моем запястье висящий на цепи наручник. Вскоре за мной пристегнули еще одну проданную с торгов рабыню, и еще, и еще. Я стояла на коленях. С руки свисала цепь. Продана.

Город больших денег и больших возможностей давно канул в прошлое. Теперь на руинах бывшего великого мегаполиса возник город–государство, в котором правили и жили по законам тьмы хищники. Кто сильнее, тот и прав. Кто попадал сюда, обычно не выбирался живым.

Смотри, какой красивый раб! - еще совсем молодой парень дернул за рукав стоящего рядом мужчину и указал на одну из клеток.

В последнее время на невольничьем рынке редко можно было встретить по-настоящему стоящий товар, и те, кто имел деньги на покупку рабов, неважно для боев или работы, предпочитали посещать закрытые аукционы. На улицах же продавали подпорченный товар.

Желаете приобрести? - к ним тут же подоспел торговец. Неотесанного вида мужлан в засаленной рубашке и c коротко стриженными темными волосами. Маслянистый взгляд близко посаженных глаз перемещался от мужчины к парню и обратно. Торговец пытался понять кто из двух его потенциальный клиент.

Парень по-птичьи склонил голову набок и натянуто улыбнулся.
- Что с ним не так? - поинтересовался мужчина, уже заранее готовый приобрести заинтересовавшую его протеже игрушку.

Все с ним так. Здоровый! Красивый! Молодой! Прослужит долго для любого дела! - расхваливал свой товар торговец.

Не рассказывай. Такому здесь, - мужчина оглянулся, не скрывая брезгливости, - не место. Будь он без изъяна, ты бы выставил раба на аукционе, а не на окраине, где торгуют только полудохлыми и проблемными.

Пока мужчина и торговец препирались, настаивая каждый на своем, парень направился к клетке с рабом, чтобы лучше присмотреться к заинтересовавшему его существу.
Высокий. Скорее худой, чем стройный. С длинными давно не чесанными волосами темно-серого цвета и на удивление спокойным взглядом зелено-карих глаз. Раб в свою очередь разглядывал парня. На его лице не дрогнул ни один мускул, когда торговец открыл клетку и, прицепив к ошейнику цепь, передал его мужчине.

Домой! – парень вновь взял мужчину под руку и потянул в сторону от невольничьего рынка.
Кивнув, тот послушно дернул цепь, давая понять рабу, чтобы следовал за ними.

Дом, находящийся за несколько кварталов от рынка, прятался в тени густо насаженных деревьев и казался заброшенным. Покосившаяся от времени крыша, стертые и кое-где отколотые ступени перед парадным входом говорили о том, что о хозяйстве тут не заботились.

Оказавшись в полутемной, сырой прихожей, раб осмотрелся. Его лицо, как и раньше, больше напоминало маску. Ни тени эмоций.
Заперев дверь, мужчина отстегнул цепь от ошейника и потянулся к парню, желая того обнять, за что тут же получил по рукам.

Не сейчас! Не видишь, мне надо заняться им! Ты бы лучше поесть приготовил. А потом, когда я закончу приводить в порядок нашего нового друга… - на губах парня появилась многообещающая улыбка.
Подняв руку, он погладил мужчину по щеке.

Конечно, - тут же согласился старший. – Прости, я же понимаю. Сейчас все-все сделаю. Тебе надо, как всегда, только пожелать!

Мужчина, чуть понурившись и растеряв при входе в дом весь свой лоск, засеменил куда-то вглубь дома, а парень повернулся к рабу.
- Ну, здравствуй, номер… - он на секунду задумался, а затем мотнул головой. – Нет, не хочу давать тебе номер. Ты будеееешь… хм, как же тебя назвать-то?

Точно! Мне нравится! Рик! – казалось, что парень вот-вот запрыгает от радости. – А я Ян. И я твой хозяин. И его хозяин.
Парень махнул рукой в ту сторону, куда ушел мужчина.

Ты любишь играть, Рик? Я очень люблю. Мы будем с тобой играть много раз. Ты же не сломаешься так просто как другие? – глаза Яна лихорадочно блестели. Ухватив раба за руку, он потянул его в одну из комнат.

Большая, сохранившая, как ни странно, идеальное состояние ванная комната была обложена мраморной плиткой темного цвета. На кафельном полу лежал большой ворсистый ковер, который смотрелся довольно нелепо в этом помещении, но ничуть не коробил хозяина.

Раздевайся, Рик! Я сам тебя помою, а Метт принесет нам сюда выпить! За игрушками надо уметь ухаживать. Я умею, ты не думай.

Высунувшись за дверь, Ян окликнул мужчину и тут же вернулся к оставленному на минуту рабу. Тот стоял и улыбался, не спеша выполнять приказ.

Ты что, не слышал меня? – поинтересовался Ян.
Из голоса парня тут же исчезла вся игривость и беспечность. Взгляд серых глаз стал холодным, а губы сжались в тонкую линию.

Рик, продолжая улыбаться, взялся за край своей кофты и медленно потянул ее вверх, чтобы в следующее мгновение отбросить в сторону. Руки легли на ремень потертых брюк.

Хорошая игрушка - это послушная мне игрушка, - пробормотал недовольно парень, наблюдая за тем, как Рик дразняще медленно раздевается.
Несмотря на худобу и неухоженность, он был красив и явно знал это. Раздевшись, парень вновь замер, ожидая дальнейших распоряжений.

Подойдя вплотную, Ян провел рукой по плечу своего нового развлечения и любовника, а что именно эта роль отведена игрушке, он знал еще на рынке, и, обойдя его, включил воду.
Несколько часов спустя, сидя на ковре в этой же ванной комнате, он пил вино, принесенное Меттом, и понимал, что не ошибся с выбором.

После ванной, где над ним провели все возможные процедуры по отмыванию, Рик выглядел просто отлично. Длинные, уже подсохшие волосы струились до лопаток платиновым покрывалом, аристократично бледная кожа, казалось, мерцала в свете настенных светильников, а плавные и чуть хищные движения завораживали хозяина.
Парень совсем не походил на раба, и как оказался в этом положении знал только он, но говорить не спешил. Спокойно повинуясь распоряжениям Яна, сам оставался холодным и собранным.

Господин, - в приоткрытую дверь заглянул Метт. – Комната для вашей игрушки готова. Мне подать ужин туда?

Да, - Ян встал и, отставив бокал, протянул руку Рику. – Я лично буду сегодня кормить тебя.

Раб грациозно поднялся и тут же оказался в кольце рук хозяина. Прижавшись, парень мягко скользнул губами по шее своего приобретения, перемещая руки на ягодицы, и сжав, заглянул в глаза.
Взгляд Рика оставался спокойным, лишь где-то в глубине глаз можно было заметить отголосок веселья.
Не обратив на это внимание, Ян потянул парня за собой. Миновав небольшой коридор, они поднялись на второй этаж по деревянной лестнице и оказались в холле. Открыв первую же дверь, хозяин подтолкнул парня к большой кровати в центре и улыбнулся.

Это твой новый дом. Запомни. Сегодня я позволю тебе поесть в моем обществе. Даже сам покормлю тебя, но затем ты должен будешь заработать каждый кусочек. Знаешь как?
Рик пожал плечами. Его взор блуждал по полупустому помещению. Большая кровать с резными столбиками и балдахином, ковер, зеркальный потолок, закрытое темными шторами окно. Никакой дополнительной мебели, только большой сундук в изголовье кровати.

Я научу тебя, - между тем продолжил Ян. – Бежать даже не пытайся. Нет, можешь, конечно, но Метт найдет тебя, а я накажу. Знаешь, открою тебе секрет. Игрушки часто не выдерживают наказания и ломаются. Ты же не хочешь сломаться и расстроить меня?

Не хочу, - отозвался Рик, присаживаясь на край кровати.

Я не разрешал! - тут же среагировал Ян и дернул парня за руку, заставляя подняться на ноги и ведя к сундуку.

Открой. Все что там есть - это для нас. Я уверен, нам будет интересно.
Рик откинул крышку сундука и повернулся к Яну:

Да, все для тебя… - довольно произнес тот. – А теперь, поцелуй меня в знак признательности. Когда меня не будет, ты сможешь играть и вспоминать про нас. Я же хороший хозяин.

Рик склонил голову набок, а затем легким поцелуем коснулся губ Яна. Очень легким и быстрым, словно проверяя, правильно ли он понял приказ.

Не так! – капризно надул губы парень и, обняв раба, сам впился в его губы. – Вот так ты должен благодарить меня, когда я позволяю проявить благодарность. Ясно?

Ясно, - выдохнул Рик, уже совершенно по-иному смотря на стоящего перед ним парня.
Впервые с момента покупки во взгляде блондина промелькнул интерес и голод, который можно было очень легко принять за вожделение.

Ложись, - хозяин кивнул на кровать и вышел за дверь.
К его возвращению блондин уже вольготно устроился на ложе, ничуть не стесняясь своей наготы.
Поставив поднос на подоконник, Ян прихватил с него тарелку фруктов и уселся рядом.

Любишь фрукты? – поинтересовался он, беря в зубы дольку яблока и наклоняясь к Рику.
Тот осторожно прихватил зубами другую сторону фрукта и, откусив, тут же отстранился.

Я все люблю. Господин позволит мне дотронуться?

Ну, дотронься…
Руки Рика прошлись по груди Яна вверх, попутно расстёгивая пуговицы рубашки.

Я умею приносить удовольствие, - прошептал блондин, почти касаясь губами уха хозяина. – Просто позвольте мне…
Ян сглотнул и, кивнув, замер, позволяя новому приобретению показать, на что тот способен. Мягкими дразнящими движениями Рик освободил его от одежды и, проведя языком по ключицам, уложил на спину.
В какой момент хозяин потерял контроль над своим рабом, Ян и сам не мог бы сказать. Было в движениях Рика что-то такое, что заставляло отзываться на любое, даже самое невинное прикосновение. Следы от поцелуев горели, руки, скользящие по телу, вызывали дрожь. С губ сорвался первый стон, стоило парню коснуться рукой паха поверх штанов. Выгнувшись, Ян почувствовал губы раба на своих губах.

Заглянувшему в комнату через несколько часов Метту предстала необычная картина. Хозяин, который никогда не оставался рядом с игрушками дольше необходимого, мирно спал, а новый раб сидел на подоконнике, улыбаясь, и доедал остатки ужина, смотря на луну.

Оглянувшись на звук открывшейся двери, он прижал палец к губам и, соскользнув на пол, вручил удивленному Метту пустой поднос.

Не беспокой нас до утра, - произнес Рик, хозяйским жестом выпроваживая мужчину за дверь.

Но… - Метт бросил обеспокоенный взгляд на кровать.

Тоже хочешь? – парень истолковал поведение слуги по-своему и, оглянувшись через плечо, ухмыльнулся. – Даже и не знаю… Возможно я навещу тебя позже.

Утро в старом доме наступило позже обычного. В первый момент, проснувшись на большой кровати, Ян не понял, где находится. Комната совсем не походила на его собственную спальню. К тому же в теле чувствовалась непривычная слабость.

Проснулся? – его предплечья мягко коснулись губы. Повернув голову, Ян улыбнулся.
– Как спалось?
Он не помнил, что точно было ночью, но чувство, что Рик подарил ему ни на что не похожее наслаждение, крепло с каждой секундой.

Потянувшись, он привлек раба к себе, целуя в губы и проходясь руками по его телу.
- Просто прекрасно, и я ужасно голоден, - пробормотал он, прикусывая кожу на шее любовника.

Не сейчас – посмеиваясь, Ян мягко отстранил от себя парня и, соскользнув с кровати, вильнул бедрами. – Ты же не хочешь, чтобы завтрак остыл? Я уверен, Метт старался для нас.

Не заметить, как за одну ночь изменились отношения между хозяином и новым рабом, было трудно. Спустившись вниз, Рик первым делом потребовал, а не попросил, принести ему и хозяину одежду в комнату, а следом и завтрак.

Недовольно покосившись на него, Метт все же не посмел ослушаться, успокаивая себя тем, что новая игрушка, насколько бы хорошей она не была, скоро сломается, а он, как и раньше, останется при хозяине и вновь будет получать все внимание.
После завтрака, плавно перешедшего в обед, день закрутился по обычному режиму. Ян заперся в кабинете, занимаясь делами, к нему постоянно кто-то приходил. Привыкший к подобному мужчина не обращал внимания, а вот Рик, казалось, наблюдал с удовольствием.

Он вальяжно раскинулся в кресле, что стояло в небольшой гостиной, служащей своеобразным местом ожидания для визитеров, и лениво листая журнал, то и дело провожал взглядом входивших и уходивших людей. А недовольства Метта вообще не замечал.
Ближе к вечеру Рик покинул гостиную и тут же оказался пойманным Меттом. Прижав парня к стене, мужчина сжал его горло рукой и зашипел:

Осторожнее, хозяин не будет вечно таким покладистым. Тебе лучше вести себя подобающе, а то…

А то что? – несмотря на положение, блондин ухмыльнулся, и Метт замялся.
Он и сам не знал что будет. Надеялся, что Ян сломает Рика и все, но надежда и уверенность - вещи все же разные, в этом мужчина отдавал себе отчет.
- Хочешь сказать, что если я не буду вести себя примерно, меня накажут? – в голосе послышался сарказм. – И кто же? Может ты?
Окончательно растерявшись, Метт отпустил парня. Все было не правильно. Изначально. Еще никогда игрушки не вели себя так. Рик, не стесняясь, бросал ему вызов. Парень явно чувствовал себя комфортно и не боялся ни хозяина, ни старого слуги. Привычные устои рушились на глазах, и это пугало.
- Метт, Метт, - покачал головой Рик. – Бедный, верный слуга…
Рука парня медленно прошлась по бедру мужчины. Тот вздрогнул, но отстраниться ему не дал Рик. Крепко обняв мужчину, почти касаясь его губ своими, блондин продолжил:
- Ты так боишься потерять свое место в этом мире… Ты так боишься потерять хозяина и стать свободным от его своевольных замашек… Мне даже жаль тебя.
Язык Рика скользнул по губам Метта, но стоило тому только приоткрыть рот, парень тут же уперся в грудь мужчины руками, отталкивая.

Я сам приду, если посчитаю нужным, а ты подумай, стоит ли нам враждовать?
С этими словами Рик ушел, а Метт остался стоять в коридоре, приводя мысли в порядок и пытаясь понять, что на него нашло, и с чего его потянуло к игрушке господина.

Ужин, как и завтрак, Рик велел подать в свою комнату, поясняя, что после трудного дня хозяин желает расслабиться, и в планах у них нечто особенное, а также попросил не беспокоить до утра.

Шли дни. Хозяин вставал по утрам все позже, делами занимался реже и все больше проводил времени с Риком, а тот стал все больше внимания уделять Метту, играясь со слугой как кот с мышью. Мог поймать в коридоре и, легко поцеловав, тут же пройти мимо, делая вид, что ничего не произошло. Мог подойти сзади во время готовки и, обняв одной рукой, второй начать ласкать. А один раз умудрился затащить в кладовку и, прижав к стене, сделать быстрый минет. Понять его Метт не мог, заговорить о происходящем тоже не решался. Он понимал, что его тянет к парню, а также ловил себя на мысли, что ревнует.

Иногда по вечерам Ян сидел в гостиной, слушая новости или читая, при этом Рик всегда был рядом. Либо лежал, положив голову на колени хозяину, либо устраивался у ног, опираясь спиной и прикрывая глаза. С появлением Рика Ян стал меняться все сильнее. Если после первой ночи исчезли истеричные замашки эгоиста, то по прошествии пары недель, казалось, подавленной оказалась воля.
Рик уже открыто мог заигрывать с Меттом, не заботясь о том, видит ли это Ян. Мужчина только поражался. Разум говорил ему, что происходит что-то неверное, но стоило только об этом задуматься, как тут же рядом возникал Рик, и все сомнения исчезали.

Метт, - лежа на ковре рядом с ним, Рик водил пальцем по груди мужчины. – Я тебе нравлюсь?

Ты же знаешь, что да… - выдохнул мужчина, когда пальцы блондина обхватили его член.

Но ты не любишь меня? – поинтересовался парень, опускаясь ниже и касаясь губами низа живота.

Если любишь, докажи мне это… - губы обхватили головку члена, но стоило мужчине податься вперед, как Рик отодвинулся и помотал головой.

Как? Как тебе доказать?!
Мужчина уже не понимал ничего. Всем его естеством уже несколько часов владело безумное желание. В таком состоянии он готов был сказать и пообещать все, что угодно. Да и стоил парень обещаний.
Рик, словно змея, скользнул по мужчине, потираясь о его пах, и, поцеловав, прошептал:

Если ты хочешь меня, убей хозяина. Убей этого истеричного, самоуверенного хозяина. Дай нам свободу. Ты и я. Представь. Я буду только твоим, - губы Рика прошлись по груди Метта. Обведя языком соски, он пару раз прикусил кожу и, вновь подняв голову, заглянул в глаза. – Убей его, Метт…
На утро в одном из домов были обнаружены два трупа. Задушенный во сне молодой хозяин и погибший от сердечного приступа слуга.

А тем временем на невольничьем рынке на окраине города продавец с маслянистым взглядом нахваливал свой товар очередному слишком беспечному покупателю.