Она говорит, что не боится смерти, почти не покупает себе одежду и обожает наблюдать за городскими сумасшедшими. 12 января экстравагантнейшей из актрис исполнилось 49 лет.

Против всех норм

Я слышала, что определение «быть нормальной» вы для себя считаете оскорбительным. А что для вас быть не как все?

Понятие нормы – для большинства обывателей в самой положительной трактовке этого слова – это быть как все, но для творческого человека это смертельно.

Вот вы сказали «смертельно». И я подумала: тема смерти красной нитью проходит в книгах, которые вы пишете, в фильмах, которые снимаете и в которых снимаетесь. Почему?

Любовь и смерть – две главные философские темы. Без смерти мы бы не знали ценности жизни. Это как света нет без тени. Временное обладание любимым человеком – таково для меня определение любви, и слово «временное» – самое в нем грустное, потому что мы все конечны, мы все – будущие мертвые.

Смерть не страшна?

Так и хочется вспомнить Фрейда и спросить: когда вы впервые столкнулись со смертью?

Очень рано. В моем советском детстве как-то открыто проходили похороны. Гроб ставили во дворе, почти всегда фальшиво играл оркестр, сбегались соседи, дети. Это каждый раз было как реальный театр, где открыто рыдали, кричали и бросали цветы. Сейчас все скрытно происходит. Может, это только в Москве так, где люди быстро избавляются от умерших.

А приятные воспоминания у вас какие?

Как скрипел снег под ногами и падали огромные снежинки, когда я в черной ночи возвращалась из школы…

Еще раз вернусь к теме смерти: в своей картине «Последняя сказка Риты» вы играете мистического персонажа, который провожает героиню в последний путь. А ведь многие актеры боятся даже умирать в кадре. Вы совсем не суеверны?

Раньше я садилась на листки, когда падала пьеса на репетициях в театре или разлетался сценарий, но это так часто случалось, что я замучилась! Сажусь, только когда есть желание эту примету поддержать, а так очень часто пропускаю «приседания»! А играть смерть… Я лучше умру на пленке, чем в жизни. У меня такая примета! Вот в фильме безвременно ушедшего Леши Балабанова я тоже должна была сыграть женщину, которую убивают. Когда-то я снялась в его в фильме «Мне не больно», где умирала от неизлечимой болезни. Леша все досадовал, что уж больно у меня цветущий вид, и добавил мне еще полгода жизни вместо месяца.

Смерти вы не страшитесь. А какие у вас страхи есть?

Не хочу их формулировать. Иначе они присылаются как очередное испытание. А к смерти я стала по-другому относиться с возрастом. Это есть в моем фильме. Для меня это скорее как освобождение, которое ты заслуживаешь в определенный срок.

Не пытались узнать дату этого «освобождения» у ясновидящих, астрологов?

Я не хожу к гадалкам, 99 процентов там шарлатаны, сама могла бы им нагадать. Я понимаю, что есть некий банк информации про всех, что все уже было – и прошлое, и будущее. И у меня есть, если это так можно назвать, доступ к этим «небесным архивам». Это очень тяжело, когда на тебя валится так много всего, включая даты и причины смерти совсем незнакомых подчас людей. А уж знакомых тем более! И как такая информация может помочь, если это предрешено?

Рискну спросить: а как и когда вы сами хотели бы умереть?

У меня есть любимые люди, ребенок, мне надо еще пожить здесь, по­этому готова умереть старенькой, незаметно и естественно. И исчезнуть, раствориться, как пропадают самолеты над Бермудским треугольником. Хорошо бы пропасть со всех радаров, улетев на одноместном самолете.

От депрессии – только польза

Вот и готов сюжет короткометражки. А как обычно к вам приходят идеи?

В аэропортах я покупаю блокноты и записываю туда обрывки монологов, сцен. Зарисовываю костюмы героев, даже некоторые мизансцены, как их надо снять. А если со мной компьютер, печатаю на нем. Потом эти обрывки у меня всплывают в единую линию, самым невероятным образом переплетаясь, как рисунок на ковре.

Для творчества вам необходимо одиночество?

Это слишком большая для меня роскошь, идеальное условие. Я обычно пишу на кухне ночью, а не за каким-то рабочим столом. Часто в самолете, где со мной впритык может сидеть какой-нибудь пассажир, поедающий обед с подноса, а я при этом могу с наворачивающейся слезой описывать любовную драматическую сцену. Но необходимым условием для меня является все-таки тишина – как я ненавижу, когда кто-то громко хохочет или включает ужасную музыку – это напрягает. Люди зачастую попадаются плохо воспитанные и не понимают, что они на свете не одни и звуками вторгаются в чужое пространство.

Вы обычно в каком настроении находитесь, когда пишете?

Настроение не важно, в драматичном состоянии даже больше мотивации – можно сесть за стол совсем несчастной, а встать из-за него, словно слетала куда-то в другой мир, где все мои горести – такая суета! Я и из депрессии извлекаю пользу: могу сесть и описать всю боль в небольшом рассказе или эпизоде из будущего фильма, и моя депрессия уйдет в бумагу.

Удачи – это продолжение неудач

Дочь смотрит ваши картины?

Она видела все. Даже когда была маленькая, сидела в директорской ложе МХТ и по сто раз смотрела «Вишневый сад».

Какой картиной гордитесь больше всего? Какую считаете провалом?

Горжусь «Последней сказкой Риты», которую сняла на свои деньги на фотоаппарат! Маленькой боевой группой соратников из актеров, художников, где моим сопродюсером была Земфира. Мы с ней вдвоем вытянули картину. Я отвечала за то, что видно на экране, а она за то, что слышно, – за звук. Это была работа длиною в три года, и иногда я не верила, что ее закончу. Сколько профессий я освоила! Помимо сценарной, актерской и режиссерской – вплоть до покупки гробов по оптовой цене… А провалы тоже бывают: однажды я вписалась в проект по Гоголю – это была читка его произведений со сцены. Но режиссерское решение было столь вольное, что обернулось грандиозным скандалом. Но какой же это был опыт! Леденяще-веселящий, когда я со сцены отвечала на выпады публики! Толпа шумела в ответ. Прелесть! Почти как дебаты, которые устраивались в 20-е годы прошлого века, когда поэты читали свои стихи и публика на них реагировала.

Вы как-то сказали: «Все мои удачи – это продолжение не­удач». Какие минусы обернулись для вас плюсами?

Если минус – это не смерть, не безвозвратная потеря, как недавняя смерть последнего из настоящих режиссеров Алексея Балабанова… Больше такого бескомпромиссного художника в России нет и не будет. Он снимал даже без гонораров, и деньги ему были словно и не нужны, он просто любил сочинять и снимать кино. Вот эта потеря необратима, а всякие житейские горести – они обратимы, даже ссоры и разрывы бывают очищающие!

Еще одна ваша фраза: «Меня бодрят трудности». От чего вам было трудно в последний раз?

О, значит, вы можете быть резкой! А я как-то присутствовала на съемочной площадке фильма, где вы играли. Вы четко, без споров исполняли желания режиссера. Это непросто – подчиняться воле другого режиссера?

Если идешь на проект, ты обязан подчиняться – это часть соглашения. Ты краска в его руках, он знает, как использует тебя, чтобы было хорошо картине. Подчиняться тем более легко, когда уважаешь, восхищаешься режиссером, таким как Кира Муратова, Леша Балабанов. Они любят артистов. И это вдохновляет. Актер должен быть в любви и обожании! Тогда он разыгрывается и сверкает!

Последнюю картину вы снимали малыми средствами: Земфира получила за работу один рубль, актеры отказывались от гонораров. Сложно было найти спонсора?

Я принципиально хотела снять независимо. Тот, кто дает деньги, вправе что-то требовать. Я же собрала личные средства, заработав на контрактах, например, когда делала коллекции для известного бренда одежды. Кто-то, заработав, делает пожертвования в благотворительные фонды, кто-то тратит на себя, я же решила сделать жест в сторону искусства. Ведь проект изначально задумывался как некоммерческий. Я снимала его практически в стол, не рассчитывая на прокат. Правда, не предполагала, куда себя загнала на три года, но принцип не нарушила – мне никто ничего не диктовал. Сняла что хотела.

Какие траты разумнее

Вы рискнули потратить все деньги, чтобы сделать то, что хотели. А в повседневной жизни вы практичны?

Я часто боюсь узнать, сколько у меня осталось денег. Я даю в долг, изначально понимая, что не вернут. Но мне некомфортно быть кому-то должной, и я никогда не брала кредитов. Я, конечно, растратчица. Мое максимально практичное решение – снять фильм на последние деньги!

Скажите, а вы занимаетесь домашними делами?

Я могу помыть полы, приготовить завтрак или ужин, но вообще быт меня угнетает и выбивает из колеи – вокруг меня, если начинаю убираться и раскладывать вещи, образуется еще больший беспорядок, и я терплю фиаско. Меня охватывает отчаяние от зря потерянного времени, ведь я могла его потратить на написание рассказа – у меня это получается лучше.

А магазины доставляют удовольствие?

Во всех аэропортах мира обожаю посещать часовые бутики. Я фанат часов Rado.

Вещи вы себе как подбираете? Без чего нельзя представить ваш гардероб?

Сейчас я склоняюсь к некоей униформе – маленькое черное платье или костюм – юбка и пиджак, который когда-то придумала Шанель. С возрастом только юбки удлинились… Достаточно жалко выглядят молодящиеся дамы, да и мужчины тоже. Я сейчас запрещаю себе покупать одежду и запасаюсь лишь тем, что быстро снашивается, – туфлями и черными свитерами, которые ношу всю жизнь. Даже когда у меня не было денег в юности, я находила способ одеваться элегантно – черная юбка-карандаш, черный свитер и шпилька. Так можно и утром, и вечером быть уместной. И еще – чистые волосы.

Да, вы всегда элегантны, но порой не боитесь надеть и что-нибудь эдакое. На одну из премьер пришли в платье с крысами… А замечали ли вы, что какой–то штрих, вроде яркой помады, после вашего выхода стал модным?

Все-таки у меня нет той степени психзаболевания, чтобы я находила параллели между моей красной помадой и ее влиянием на женские массы.

Вам приписывают фразу, что из любой женщины за 5 минут можно сделать красотку. Поделитесь, как.

Я никогда этого не говорила! Если дама изначально далека от совершенства и внешне и внутренне, то этот процесс может занять десятилетия! А совет прост: надо меньше есть, держать свой студенческий вес, больше читать и всегда чему-то учиться, чего-то хотеть. Еще ради кого-то жить, любить не только себя и близких, сострадать, помогать, делиться. Внешность твоя – это прежде всего мозги, воспитание. А если послушать самых уважаемых мною мужчин, то в женщине ценятся доброта и способность радоваться. В детстве на меня произвел впечатление рассказ Бунина «Легкое дыхание». Все-таки загадку в женщине никто не отменял.

По части загадки вы дадите фору многим. Но я о земном: в интернете есть данные, что при росте 176 см ваш вес 58 кг. Это генетика или ваши усилия?

Генетика генетикой, но я смотрю на себя критически. В какой-то момент я поняла, что не могу оставаться худой без усилий. Помню, вопрос состоял в том, чтобы убрать лишние 3 кг, но у меня не получалось, даже если я мало ела. Тогда я стала заниматься физическими нагрузками, вспомнила свое спортивное прошлое. Месяца три вообще ничего не менялось, но постепенно вернулись мои 58 кг. Но на фитнес я не хожу, чтобы не тратить время. Либо сама занимаюсь дома, либо ко мне приезжает тренер, что бывает не так часто. Минут по 40 на дорожке – почти каждый день. Качаю пресс – еще минут 20. Пожалуй, это мой минимум, но его достаточно, чтобы держать метаболизм в режиме сжигания. А недавно сбылась моя мечта 10 лет: я поехала в санаторий на 7 дней!

Все. Однако мы подумали (и оказались правы), что еще никто не говорил с ней о самых близких людях - маме и дочери. Елена Сотникова отправилась на встречу с главной дивой страны, чтобы задать ей самые сложные вопросы.

На Алисе Михайловне: колье Sol y Sombra, белое золото, бриллианты, Carrera y Carrera. На Ренате: платье, Chanel; колье, Carrera y Carrera; часы HyperChrome Plasma Diamonds, плазменная high-tech-керамика, ­бриллианты, Rado

Конечно, мне никто не обещал, что будет легко. Но я шла на встречу с Ренатой Литвиновой, абсолютно уверенная в успехе: лет пятнадцать назад мы иногда общались; кажется, были даже на «ты», и актриса спокойно выходила из привычного образа, меняя интонации и жесты на что-то более близкое «простому» человеку. На этот раз мне не так повезло - как оказалось, меньше всего на свете Рената хотела говорить на тему своих отношений с мамой. «Ну что это за вопросы такие? Семья, папа, мама, все счастливы... терпеть всего этого не могу!» В этом мы совпали - я тоже «меньше всего на свете» хотела, чтобы наш разговор сложился именно так. Поэтому, принимая все вызовы, которые Рената Литвинова поначалу демонстрировала мне своим поведением, интонациями и жестами, я потихоньку начала расспрашивать ее о детстве. Я слишком давно работаю в журналистике, чтобы так взять и позволить пробить в себе энергетическую брешь и сдаться. В конечном итоге разговор перешел в диалог, и все оказалось не так уж страшно. Скорее, страшно интересно (произношу это со знаменитой интонацией Ренаты Литвиновой). Итак...

РЕНАТА ЛИТВИНОВА Спрашивайте наотмашь.

ЕЛЕНА СОТНИКОВА Начнем с того, как вас воспитывала мама...

Р.Л. Воспитывала? Меня она вообще никак специально не воспитывала. Как и всех советских детей.

Е.С. Прекрасно! Это тоже ответ.

Р.Л. Она с утра до вечера работала в больнице, у нее постоянно были операции. Мама у меня хирург. Зарплата у нее была маленькая, и она часто уезжала в командировки, чтобы подработать.

Е.С. То есть вы с мамой не близки?

Р.Л. Очень близки! Она брала меня в свои командировки. Сложная жизнь не может отдалить людей друг от друга. Я видела, что она любит меня, как может; старается заработать больше денег и поехать со мной, например, на море. По ночам она шила мне красивые платья, а в выходные давала деньги на утренние сеансы в кино, по вечерам мы часто ходили вместе. Это она приучила меня любить фильмы.

Е.С. В вашей жизни присутствовал отец?

Р.Л. Нет. Я его видела несколько раз в жизни. Красивый был мужчина. Он умер в 46 лет. В последний раз я навестила его перед смертью - он лежал на диване после операции. Кажется, он пригласил меня к себе тогда домой втайне от своей семьи, другой жены и детей. И жаловался, что они проходят мимо него и он вдруг сделался никому не нужным.

На Ульяне: платье-пальто, Chanel

Е.С. С кем же вы были?

Р.Л. По утрам меня мама отправляла в школу, потом я ехала в музыкальную школу. Вечером мы встречались. Все каникулы я проводила у бабушки с дедушкой. Там была такая классическая семья. Дедушка был главным инженером завода, бабушка была при нем. Она очень ухаживала за собой - парикмахерские, покраска бровей, маникюр с перламутровыми ногтями, парадная шляпка с норковыми шариками для похода в кино и городской сад...

Е.С. А на чем строились отношения с мамой?

Р.Л. Я маме очень сопереживала. После папы у нее было несколько претендентов в женихи, и я этого жаждала всеми силами своей души.

Пальто, платье, все - Chanel; колье Orquideas, белое золото, ­бриллианты, синие сапфиры, Carrera y Carrera

Е.С. Обычно девочки очень ревностно к этому относятся.

Р.Л. Да, я хотела, чтобы мама вышла замуж. Но ей никак не встречались, ну, такие, например, как тот же мой дедушка, - красивые и порядочные. Моя мечта не осуществилась. У нас с мамой много общего - я родилась в год Огненной Лошади (таких вообще в Китае сжигали, потому что они не пригодны для семейной жизни). Может, и у мамы моей в этом плане неправильный гороскоп. Женщина она свободолюбивая, творческая и с особым чувством юмора, слушала «Голос Америки», читала журнал «Новый мир»...

Е.С. И вам свободу давала?

Р.Л. Давала. Я абсолютный такой сорняк в хорошем смысле. Но что-то такое во мне было, не знаю, откуда... Я сама ездила в музеи, сама поступила в музыкальную школу - проходя мимо, просто попросила меня туда отвести. На первом курсе института попросила сшить себе особенное платье, как у героинь Антониони, - простое и узкое. Если я переезжала - все такое было страшное вокруг, - я шла в антикварный магазин и покупала себе на последние деньги пусть одну, но красивую чашку. Чтобы утром и вечером пить из нее чай и смотреть не на окружающее меня уродство, а на эту чашку как концепцию - чтобы редактировать вокруг себя обстановку, чтобы радоваться.

Е.С. Это бабушкино влияние?

Р.Л. Они все по-разному, но тоже сражались за красоту. В первую очередь это была работа над внешностью... Бабушка всегда мучила маму просьбами шить ей платья с талией! Но там была такая фигура... Без талии. И у них все время были страшные скандалы из-за этого момента.

Е.С. Бабушка считала, что у нее есть талия?

Р.Л. Не то чтобы она так считала, она настаивала, чтобы в сшитом платье она присутствовала! Неважно, как! Она должна была быть! Бабушка могла вот так вот вскипятиться, сбросить платье, шваркнуть дверью и уехать к дедушке. А мы с мамой, как дураки, оставались в коридоре после примерки. Зеркало стояло как раз в прихожей!

Е.С. Как мама научилась шить? Ах, ну да, она же хирург.

Р.Л. Вы же знаете, как это было в Советском Союзе, - выкройки, отрезы, рижские журналы, немецкие... Главное было - достать отрез ткани. Словом, я не считаю, что детей надо как-то особенно воспитывать. Надо показывать пример. Что надо работать. Надо книги им покупать, а не тряпки и гаджеты. Я вижу, что вот сидит за столом семья, а дети смотрят в свои электронные коробочки, никто ни с кем не общается. Все-таки мы много разговаривали. Мама стихи мне перед сном читала. Правда, иногда странные, про бросившуюся под поезд женщину, есть такое у Блока. Или из Ахматовой: «...как ты красив, проклятый».

Е.С. И какой пример вам показывала мама? Вы следуете ее примеру? Есть разные теории, но все сводится примерно к тому, что мы либо повторяем своих родителей, либо строим жизнь в совершенно противоположном ключе.

Р.Л. А есть еще одна теория. Лук выпускает стрелу. Она летит, и дальше ты уже не можешь на нее влиять. А когда вы будете худеть?

К этому моменту я уже нахожусь в состоянии, когда ­меня ничем невозможно сбить с толку. Я рассказываю ­Ренате, что прошло всего семь с половиной месяцев после родов и что я только сейчас занялась своей фигурой.

Колье Sol y Sombra, белое золото, бриллианты, кольцо Origen, желтое золото, бриллианты, аметист, все - Carrera y Carrera

Р.Л. Молодец. Вы же всегда были у нас такая тоненькая. Но это я вам задаю правильную программу. У меня дар. Люди от меня худеют.

Е.С. Ну, значит, тем более все скоро будет. Итак, вы говорили про лук и стрелы. Стрела летит...

Р.Л. И в какой-то момент у этой «стрелы» своя судьба, ты не можешь быть ей всесильной матерью или отцом, только матерью любящей.

Е.С. Кем сейчас работает ваша мама?

Р.Л. По-прежнему врачом. Но мне кажется, она должна была быть артисткой. Потому что вчера на съемках для ­вашего журнала она вела себя просто как звезда.

Е.С. Да, мне рассказывали. Говорили также, что вы очень нежно, но руководили своей мамой.

Р.Л. Если бы ей не руководили, мы бы снимали до десяти вечера. Она была намерена, как говорится, «делать нам перформанс». Она артистка. Ей нравится общаться, нравится царить... Еще она мне очень смешно сказала: «Выйди из кадра». И давала рекомендации по фону, по свету... Наверное, я в какой-то момент тоже повлияла на нее своими комментариями, когда мы смотрели фильмы или фотографии, - каждый друг от друга впитывает информацию.

Е.С. Полностью ли мама принимает вашу жизнь?

Р.Л. Она всегда оставляет за собой право критики. Мама у меня такая пытливая, что даже в самом хорошем найдет негатив. Здесь иногда у нас, бывает, не сходятся концепции жизни. Я говорю: «Надо же и хорошее что-то друг другу сказать». Но почему-то сейчас, совсем недавно, она опять стала мягче.

Есть еще одна теория. Лук вЫПУСКАЕТ СТРЕЛУ, и дальше ты уже не можешь на нее ВЛИЯТЬ

Е.С. Мне кажется, это вы стали мягче.

Р.Л. Я стала мягче?! Я всю жизнь подстраивалась. Я могу быть очень требовательной на работе, а в жизни так себя не веду, не трачу свои авторитарные качества. Я абсолютный конформист.

Е.С. То есть вы под свою маму всегда подстраивались?

Р.Л. Под всех, под всех, кого люблю. Мне так кажется, ­может, им так не кажется.

Платье-­пальто, Chanel; часы HyperChrome Diamonds, черная high-tech-керамика, бриллианты, Rado; ботинки, Jimmy Choo

Е.С. А никогда не было такого чувства, что вам не хватает мамы? Такой, которая всегда рядом, целует-обнимает...

Р.Л. Так нет, моя мама живет со мной в одном доме. И, если ей нужно, и поцелует, и обнимет. И пирог испечет. Я уже вскрикиваю: «Не пеки пирогов, мама, от них толстеют!»

Е.С. Это сейчас, а тогда?

Р.Л. Ну, тогда она тоже что-то пыталась делать. По выходным давала мне творог со сметаной... Который я ненавидела адски. Но она считала, что надо есть кальций.

Е.С. Но в целом ей приходилось быть вдали от вас, потому то нужно было зарабатывать деньги, я правильно вас поняла?

Р.Л. Папа нам не помогал, скажем честно. Но она не была вдали, мы жили в однокомнатной квартире - это очень даже вблизи. С тех пор я всегда кухню считаю чем-то вроде кабинета и часто пишу именно за кухонным столом.

Е.С. И при всем этом за вами не тянется с детства ­такой, знаете, непростой след?

Р.Л. Ну, мама могла быть и жестким человеком.

Е.С. По какому поводу?

Р.Л. Она могла начать критиковать внешность, наверное, это ранит в детстве особенно... Это я даже в себе замечаю. «Челка, как у болонки.. Волосы жидкие, прибитые к черепу». Вот что-нибудь такое.

Е.С. Осталась ли обида?

Р.Л. Нет, но, когда она начинает снова критиковать, я гововорю: «Мама, а вспомни себя, когда я была еще маленькой. Вспомни, как у нас все было». А она не помнит. Она плохого не помнит. Но главное - чтобы мама жила долго, была счастлива и чтобы с ней все было хорошо. Пускай критикует сколько хочет, в конце концов!

Пальто, ­платье, все - Chanel; колье Sol y Sombra, белое золото, бриллианты, серьги Origen, желтое золото, бриллианты, аметист, все - Carrera y Carrera; часы HyperChrome Diamonds, ­черная high-tech-керамика, бриллианты, Rado

Е.С. Рената, вам, наверное, как многим творческим людям, присущ некий внутренний раздрай. Во многом такой драматизм идет из детства.

Р.Л. Нет у меня времени ни на какой внутренний раздрай.

Е.С. А как без раздрая творить?

Р.Л. Он у меня, видимо, находится в состоянии константы.

Е.С. Вы только что сказали прямо противоположную вещь.

Р.Л. Я подумала... Но я не вижу зависимости творчества от раздрая. Мое вдохновение не там...

Е.С. А вы говорите - нет времени на раздрай. А он, оказывается, у вас занимает все время.

Р.Л. Вы думаете, я в каком-то комфорте живу? Иногда, бывает, откуда- нибудь приеду-приду, стоят две бутылки вина, и я начинаю (не одна, конечно) проводить вечер.

Е.С. Пить?

Р.Л. Общаться и даже плясать! И говорить друг другу что-то очень хорошее. Это такие прекрасные моменты... Это к тому, как я расслабляюсь. Вино, замечу, люблю бургундское.

Е.С. Я тоже так очень люблю расслабляться. Но мне муж не разрешает.

Р.Л. Можно вашему мужу передать, чтобы он перестал вам что-то не разрешать?

Е.С. Передам. Но мне, конечно, хочется, чтобы он был доволен. У нас родился сын, мне не хочется ничего менять. Я это знаю.

Р.Л. Ох, как наказуемо бывает это знание... Вот если бы мне сказали о некоторых будущих событиях моей жизни, я бы просто хохотала, потому что тогда знала, что это невозможно! Мы ничего не знаем.

Е.С. Как мама отнеслась к вашему замужеству?

Р.Л. Она соглашалась с моим выбором, но всегда была критична. Все не подходили.

Е.С. А чего бы ей хотелось для вас?

Р.Л. Сейчас интуитивно я понимаю, чего бы ей хотелось - идеального, как из фильмов, которые она так любила! Ален Делон ей нравился, Ив Монтан, из русских актеров - Ивашов или Тихонов. Она всегда склонялась к красавцам. Вообще, с критичными мамами нужна некая строгость. Иногда с ними нужно, как с детьми. Меняться местами и держать их «в рукавицах» в определенном возрасте. Иначе никогда не повзрослеешь и не будешь жить, как «летящая стрела», а упадешь, и мама положит тебя в свой пакетик и унесет обратно под «свой контроль». Недавно в Париже я купила чай под названием «Старый девственник» - есть такие маменькины дети, которые ­превращаются в этот чай.

Е.С. И все-таки - есть обида на маму?

Р.Л. Нет. Нет и нет. Но я вас понимаю - комплексы, заниженная самооценка. Это все было и переплавилось в силу. Я полюбила свои комплексы. Они даже помогли мне, они усилили мою мотивацию - добиться, доказать.

Е.С. Когда это произошло?

Р.Л. Мама вдруг резко изменилась, когда по телевизору увидела мое интервью. Словно она меня увидела по-новому и даже дополнительно зауважала. Это был третий или четвертый курс института. Мне было едва двадцать. А до этого я сражалась за это уважение, выходит.

С критичными МАМАМИ нужна строгость. В определенном возрасте с ними нужно, КАК С ДЕТЬМИ

Е.С. Любить, но при этом не уважать своих детей - довольно распространенная вещь.

Р.Л. Мама меня очень любила, но я была для нее - «вся в ошибках». Для меня, если ты человека любишь, ты его уважаешь. А если ты его не уважаешь, это уже не любовь, а какое-то давление, когда ты переламываешь человека под себя.

Е.С. Скажите, а как все это проецируется на Ульяну, вашу дочь?

Р.Л. Я, конечно, делаю ей замечания... Например, по поводу осанки... Ох.

Е.С. Вы все очень упрощаете, не стоит. Что же все-таки происходит?

Р.Л. Я видела, как она несчастна в русской школе. Я очень критично отношусь к нашей системе образования, она очень испортилась. Какие-то идиотские тесты, неохватные уроки, доклады, которые мы делали до полуночи. При этом нет знаний, нет времени просто на детство, на книги, на прогулки - постоянный стресс. Она каждое утро шла в школу, как на каторгу. Ужасное, неуважительное отношение мальчиков к девочкам, девочек друг к другу, учителей к ученикам. И тогда я отдала Ульяну в школу при французском посольстве. Сначала она ничего не понимала, а через три месяца заговорила по-французски. Ей тогда было 10 лет, сейчас 14. Потом я отправила ее учиться во Францию. Она не хочет возвращаться.

Е.С. А как сейчас все есть?

Р.Л. Хорошо. Видите, я много работаю, у меня много творчества...

Е.С. Рената Литвинова , но личная жизнь все равно какая-то имеется?

Р.Л. Но она у меня, скорее, такая... духовная. Бывает же и так. Не всегда же должна быть физиология.

Е.С. Наверное, так. Особенно с какого-то определенного момента.

Р.Л. (смеется). Ну да, это наша следующая тема. Но вот я сейчас наблюдаю юную Ульяну. Этот цветок распускается... Вот, думаю, сейчас начнется - влюбленности, драмы, страсти. Вот я сейчас ее провожала на вокзале, смотрю - стоит такой красавец, сторожит ее чемодан, она на него так пшикнула, и он - р-раз - побежал. Я говорю: «Ну что ты меня не познакомила?»

Е.С. Она сейчас вся про это?

Р.Л. Мне кажется, в таком возрасте это важная часть жизни. Все в первый раз. Им кажется, первый и единственный!

Е.С. Она с вами делится этими вещами?

Р.Л. Она, конечно, такая лукавая, но рассказывает... О чем-то может умолчать...

Платье, Chanel; колье Orquideas, белое золото, бриллианты, синие сапфиры, Carrera y Carrera; часы HyperChrome Diamonds, черная high-tech-керамика, бриллианты, Rado

Е.С. Кто кому ближе в вашей семье?

Р.Л. Все близки, но по-разному. У меня такой дефицит времени... Но, с другой стороны, моя мама тоже занятая, но своими делами, в которых я не могу ее ущемлять, - пусть она живет, как ей нравится... Так что этот дефицит, общение набегами - может, это и хорошо. Надо только следить за здоровьем своих родителей. Это важно. Они так не хотят лечиться. Они и правда превращаются в детей.

Е.С. Хорошо, что есть дефицит времени? Мне кажется, это такая попытка убежать. Эскапизм.

Р.Л. Мама очень независимая. Это не побег, это наша с ней выработанная система общения. Нам так хорошо, чтобы никого не ранить, не давить, как раньше, не настаивать, не насильничать. Я с годами стараюсь огибать эти острые углы - у обеих есть характер.

Е.С. А кто вы все по знаку зодиака?

Р.Л. У мамы день рождения стоит 23 февраля, но это какие-то странные документы, мама нигде не могла найти свои метрики и выписки, где и когда она родилась, там какая-то семейная тайна - реально ее фамилии нет ни в каких архивах в тех местах, где она родилась. Ну какая она Рыба? Она скорее какой-нибудь Овен. Я Козерог, Ульяна - Лев.

Е.С. Понятно. То есть, конечно, далеко не все понятно, и все-таки канва прослеживается. Мне, по крайней мере, это близко.

Р.Л. Вы считаете, что я жесткий человек?

Р.Л. То, что вы сказали, распространяется исключительно на работу. Я действительно требую от людей того, что я требую от себя. А в быту - нет. Знаете, если бы я хотела выйти замуж, я бы это сделала легко.

Почему вы думаете, что я живу, КАК ШПИОН? И какой у меня уклад жизни? Он очень АСКЕТИЧНЫЙ

Е.С. У вас ведь много поклонников?

Р.Л. Я пользуюсь повышенным вниманием у молодых или очень полных мужчин. Короче, здесь нет проблемы. Особенно за границей. Во Франции сразу чувствуешь себя женщиной, там прямо активно знакомятся, даже на улице!

Е.С. Есть еще одна сторона, о которой мы не говорили. Как вы думаете, как воспринимает вас ваша дочь?

Р.Л. Многие ее друзья, даже французы, англичане, знают меня, смотрят в интернете, найдя по имени. Она даже гордится мной. Уля у меня добрая. У нее хорошее чувство юмора. И еще - она за мной следит, проверяет. Наверно, это точно так же, как я свою маму. Вот вечер, ночь. Я прихожу домой, а она: «Где ты была? Сколько сейчас времени? С кем ты была?» Я ей говорю: «Когда буду старенькая, не буду с тобой жить. Ни выпить, ни пойти погулять нигде... Я же не электричка по расписанию, вся предсказуемая?» В моей маме это тоже есть - она ненавидит давать отчеты!

Е.С. Ульяна волнуется. А вы разве не волнуетесь за нее? Где она? Когда придет?

Р.Л. Волнуюсь, конечно, но в ней вот эта... строгизна... Я ей говорю: «Если будешь так парней давить, они все разбегутся».

Пальто, платье, все - Chanel; колье Orquideas, белое золото, бриллианты, синие сапфиры, серьги Origen, желтое золото, ­бриллианты, аметист, все - Carrera y Carrera

Е.С. Давайте подытожим наш непростой разговор чем-нибудь симпатичным.

Р.Л. Да, давайте выйдем в позитив.

Е.С. А у нас разве много негатива получилось? По-моему, все как у людей.

Р.Л. Я считаю, что мы должны давать друг другу свободу. И при этом быть где-то рядом.

Е.С. Свобода - это форма любви?

Р.Л. Если человек на вас давит, хочет, чтобы вы жили так, как он говорит, - он вас не любит. Если мне не будут давать свободу, я просто умру. Завяну. Это моя версия жизни.

Е.С. Это касается и вашей мамы, и вашей дочери - поэтому вы держите дистанцию и в одну, и в другую сторону?

Р.Л. Это не дистанция, а моя любовь. Пусть они живут, останутся сильными. Чтобы мы все могли вдохнуть и выдохнуть. А если нужно - я всегда рядом.

Е.С. Мне показалось, что у Ульяны очень кинематографичная внешность. И она довольно взросло выглядит...

Р.Л. Девочки быстрее взрослеют, внешне они как взрослые; а внутри - она все равно ребенок. Но она очень самостоятельная. До этого в Москве у нее была няня, а Ульяна очень авторитарная, всех под себя подминала. И няня все делала, как хотела она. Конечно, я оторвала от сердца своего ребенка, отправив в иностранщину, но сделала это осо­знанно, ради нее, не ради себя.

Е.С. А бабушка как с ней?

Р.Л. У нее две бабушки. Обе ее обожают, каждая по-своему принимает участие в ней.

Е.С. Ваш бывший муж тоже принимает активное участие в жизни Ульяны?

Р.Л. Да, мне кажется, это его самая любимая девушка на свете. В этом смысле он хороший отец. У нас с ним спокойные, прекрасные отношения. Мы к Ульяне ездим по очереди - он в одни выходные, я в другие.

Платье-пальто, Chanel

Е.С. И все-таки что мы имеем в отношениях бабушки и внучки, если говорить о вашей маме?

Р.Л. Абсолютно то же самое, что она имела со мной. Ох, моя мама очень цельная в этом вопросе...

Е.С. Не делает выводов?

Р.Л. Никого не переправишь. Она по-прежнему критикует... И при этом восторгается ею, любит ее и нуждается в общении с ней. И еще: нет в ней (маме) этого исступления - пожертвовать собой, поехать, проконтролировать. Я говорю: «Мам, ну, может, ты съездишь, побудешь с Ульяной?» Она откладывает, она обожает ездить компаниями - со мной или с ее отцом.

Е.С. Может, она просто боится ехать одна во Францию?

Р.Л. Мне всегда она казалась такой бесстрашной, но вы правы. Она боится, что никто не говорит по-русски. Ее никто не будет там слушать, понимать и разговаривать. Им так нужны свои насиженные места... Даже перемещение из квартиры в квартиру - стресс. Я звоню своей маме каждый день. Но она все-таки абсолютно самостоятельная, у нее всегда есть свои планы, и она отстаивает свою независимость. У нее есть собачка. Она часто ко мне приходит с проверкой, как я живу.

Е.С. И как все-таки вы можете оценить эту вашу цепочку - мама, вы, Ульяна? Есть ли преемственность поколений?

Р.Л. Есть связь, конечно. Мама всегда была недовоплощенной артисткой, а я пошла на сценарный факультет. Вообще, кино - это во многом мамино влияние. И я отчасти стала актрисой, играю в театре. Ульяна тоже иногда снимается у меня.

Е.С. Кем бы вы хотели видеть Ульяну?

Р.Л. Пусть она сама себе выберет путь. Она очень конкретная, когда хочет, ставит задачу и всегда ее выполняет.

Комбинезон, браслеты, колье, все - Chanel

Е.С. А склонности у нее какие?

Р.Л. Она очень хорошо считает. Это у нее, видимо, от папы. Есть какая-то хватка.

Е.С. Чему она учится во Франции?

Р.Л. У нее сейчас общеобразовательная программа с уклоном в математику. Сейчас она учится во Франции, но на английском языке.

Е.С. То есть это не то чтобы вы сейчас начали ее ­активно снимать, продвигать как актрису?

Р.Л. Самое главное сейчас - учеба. С моей точки зрения, в таком возрасте странно предлагать ребенку другие приоритеты, хотя многие родители отдают своих детей, например, в модели уже в маленьком возрасте, а ведь это тяжелый труд, кража детства, но они все равно идут на это. Ульяна - не модель, это точно.

Е.С. Актриса?

Р.Л. В ней есть киногения, именно на пленке. Но ей это самой решать. Хотя кино - это огромный семейный клан.

Е.С. А сейчас мама принимает ваш образ жизни, ваш семейный статус?

Р.Л. В маме есть некая красивая нематериальность... Это у нас бабушка постоянно говорила про замужество. А мы - нет, мы не такие. Нет такой зацикленности - замуж выйти. Она никогда в жизни меня об этом не спрашивала.

Я полюбила свои КОМПЛЕКСЫ. Они помогли мне, усилили мою мотивацию - ДОБИТЬСЯ, доказать

Е.С. Стало быть, она принимает вас такой, какая...

Р.Л. (резко). Мне много лет. Как можно дожить до моего возраста и согласовывать свой образ жизни даже с мамой? Согласитесь, скорее я уже должна согласовывать с ней ее проблемы.

Е.С. Но она абсолютно в курсе того уклада жизни, который у вас существует?

Р.Л. Она живет в соседнем подъезде и, конечно, все знает про меня. А я про нее - я наняла ей водителя, он везде ее возит, и я знаю, куда она направилась после работы или на выходные. Еще моя мама обожает со мной ездить на гастроли со спектаклями, когда МХТ им. Чехова выво­зит «Вишневый сад» или «Свидетеля обвинения». Скоро поедем в Ригу, потом в Минск. Почему вы думаете, что я живу, как шпион? И какой у меня уклад жизни? Он у меня очень аскетичный. Я не нахожусь в поисках связей. У меня в принципе этого «замужественного» момента нет. В каком-то смысле я на время закрыла для себя эту страницу. Никто не любит чужих детей. Мне так хорошо.

Е.С. Как сейчас все есть?

У сценариста, режиссера, актрисы и телеведущей Ренаты Литвиновой репутация известная: женщина она загадочная, странная, ни на кого не похожая. Вот и еще одно тому подтверждение. «Я предпочитаю сама написать текст, вместо того чтобы отвечать на вопросы во время интервью», - заявила Рената. И передала «7Д» собственноручно написанный рассказ о себе самой.

Сейчас я, наконец, в счастье - завершила работу над своим третьим, музыкальным по жанру фильмом «Зеленый театр в Земфире». Картина прокаталась на цифровых экранах в кинотеатрах по всей стране. На показах песни подпевали всем залом, а песня «Хочешь?», как мне сказали, - неофициальный гимн ВИЧ-инфицированных. Я об этом не знала. В жизни гораздо труднее встретить тех, с кем можно совершать прорывы, найти соратника, вдохновиться. Земфира действительно мой соратник, близкий друг, с которой мы вместе сделали дело - сняли этот фильм, не обращая внимания на всю так называемую прессу... Можно сказать, из русской эстрады меня пронзили только две личности - Цой и Земфира. На Вите Цое я вообще взрослела. И когда-то купила свой первый магнитофон, только чтобы слушать его песни. А так у меня никогда не было магнитофонов всяких, было только пианино «Заря», которое мама купила в комиссионке за дикие тогда для нашей семьи деньги - 200 рублей.

Фото: Марк ШТЕЙНБОК

Мама и папа у меня врачи. Папин род очень важный, княжеский, татарский. Очень разветвленное генеалогическое древо нашего рода, но отец не жил с нами - мне не было года, когда они расстались с мамой, и видела я его не больше десяти раз в жизни, но все эти встречи помню очень ярко. Он был красавцем, любимцем женщин, разбивателем сердец. То много работал, то кутил с друзьями. Помнится, что все его любили. Именно он первый раз в моей жизни подарил мне духи настоящие, с запахом ландыша - я такие себе иногда покупаю в честь его, и туфли на высоком-высоком каблуке. Но одну туфлю после его очень ранней смерти разорвала собака, и у меня, завернутая в бумажку, теперь хранится только одна - оставшаяся. Как у Золушки.

Только я их так ни разу и не надела. Он их принес незадолго до своей смерти, а я уже во ВГИК поступила. Меня сфотографировал парень с операторского факультета, и отец выпросил одну мою фотографию в профиль и спрятал в пиджаке. Это была последняя наша встреча. А мама так и не вышла замуж больше. И так как она очень много работала, а зарплата у врачей была ужасно маленькая, нужны были дежурства и приработки всякие, я все время торчала либо на продленке в детсаду, либо у бабушки с дедушкой на каникулах. Дедушка мой был важным начальником - главный инженер на заводе, а бабушка работала урывками, отслеживала красавца дедушку, писала стихи, вела активную общественную деятельность: была и старшей по дому, и членом партии, и все время собрания вела во дворе. Там драмы какие-то разгорались, и ей даже как-то ее «враги» вызвали «Скорую помощь» из психбольницы.

А я такая под дверью стою между санитарами и бабулей... Конечно, она заговорила санитаров, и они ее не забрали.

Короче, бабушка была яркой необузданной личностью, могла не понравившуюся ей женщину на партсобрании лопаткой для цветов ударить прямо по прическе - раньше носили такой начес из волос, бабетту. Сама видела, как бабетта эта сдулась и набекренилась под ударом. Моя бабуля всегда душилась «Красной Москвой» и приучила меня к этому запаху. И теперь эти духи - мои самые любимые. Бабушка всегда ходила в цветастых платьях, надушенная, с сумочкой, с завивкой на голове - ее тогда делали на полгода в парикмахерских, и еще сурьмили очень сильно брови, их месяц нельзя было отмыть. Бабушка была украинских кровей и польских, а дедушка, чью фамилию я ношу, скрывал, кто он, я только знала, что отец его был белым офицером и дальше - тайна.

Конечно, все каникулы я проводила у бабушки и дедушки, а школу ненавидела.

Автор пьесы, режиссер и актриса - Рената Литвинова едина в трех лицах в своем новом спектакле «Северный ветер» в МХТ имени А. П. Чехова. L’Officiel Russia расспросил Ренату о трудностях работы над постановкой, дружбе, любви, семье и планах на будущее (как всегда - амбициозных).

07.08.2017
Ксения Собчак

Reading time 3 minutes

Часть 1. О спектакле «Северный ветер»

Рената, давайте начнем с нашего информационного повода. Почему вы решили делать этот спектакль?
Я села и вдруг начала писать пьесу. Я никогда не писала пьесы, хоть и закончила сценарный факультет. А что такое сценарий? Это то, что видно и слышно. Нечто близкое к театру, где ты не можешь написать: «Герой почувствовал то-то, у него в голове пронеслась вся жизнь». Если в кино применяется закадровый текст, это уже от отчаяния.

У нас ведь со сценаристами туго.
Да, это системная ошибка: Россия — пишущая страна, поставляющая миру выдающиеся тексты. Но это совершенно разные жанры — писать прозу и выстраивать диалоги в кино, в театре — наполнять скелет мышцами и прочими деталями, включая кожу. Например, я обожаю сочинять диалоги, я про себя это знаю. Иногда начинаю с какого-то наброска разговора, выстраиваю из него дом, в котором разговаривают эти герои.

Почему вдруг театр? Вам нравится играть на сцене?
Я люблю конкретно МХТ им. Чехова и нигде никогда больше не играла. Я играю в этом театре больше десяти лет, но если выбирать — актерство или режиссура, я выбираю авторство: сидеть под сценой, под камерой и выстраивать — сочинять свою концепцию мира. И иногда вскакивать в обслуживающей роли, которая бы помогала героям.

Какая вы в работе? Жесткая, нервная, долгая, стремительная?
Недолгая, кстати. У нас никогда не было репетиций до ночи. В длинных репетиционных периодах, несомненно, есть плюсы, но и минусы, когда утрачивается свежесть и адекватность восприятия. И кстати, я никогда не оскорбляю — я очень люблю своих артистов, но я требовательна. Некоторые люди, например, наш театральный звукорежиссер Галя не понимала «моего языка» и все время просила Земфиру перевести по-русски, что я такое ей сказала. А Земфира ее как раз понимала и защищала от меня. Я же вскипала!

Хочется больше про ваши репетиции, про сам спектакль…
Читки, репетиции и поиски я начала еще зимою, дописывая параллельно роли под своих актеров, проникаясь к ним и в них. В спектакле есть настоящие, выдающиеся актерские открытия — «куски, монологи, нити в ковре». У меня блистательный актерский состав — ансамбль: Софья Эрнст, Кирилл Трубецкой, Надежда Калиганова, Павел Ворожцов, Евгений Перевалов, Римма Коростылева, Мария Фомина… Люблю всех! Некоторых мне открыл Костя Богомолов — он оказался настоящим «геологом талантов» — ищет их и очень им помогает! Включая и меня. В каком-то смысле это очень нетипично и очень щедро с его стороны — делиться своими наработками.

«Вообще сам МХТ — такой театр, где любят открывать и давать шанс. И помогать, чтобы все состоялось».

В МХТ есть свои «ангелы театра» — Ольга Семеновна Хенкина, например. Она словно из «Театрального романа» Булгакова, театр — для нее все. Иногда я искренне предполагаю, что она живет внутри театра или театральных стен, тайных лабиринтов и появляется в нем, как все волшебники, — из ниоткуда, путем трансгрессии, потому что я не вижу ее вне театра. И Олег Павлович Табаков меня когда-то поразил своей силой и дерзостью, когда все были против, а он был за: за Шапиро — режиссера и за меня в роли Раневской — тогда мы выпускали «Вишневый сад». Двенадцать лет назад. Я это ему никогда не забуду и буду всегда благодарна. А вы не заметили, что благодарных очень мало? Я же всегда и до последнего помню, что человек помог, сделал добро…

Не могу не спросить о композиторе Земфире и художнике Рубчинском…
Как вы знаете, Земфира — мой пожизненный соратник, не побоюсь этой характеристики, прижизненный гений, теперь наш «список» пополнил и Георгий. Я, кстати, его принципиально называю не Гошей, а Георгием. Мне так нравится не сокращать его имя, а именно хранить в оригинале. Если вкратце, это друзья и даже больше. В любых проектах мы будем вместе. Это профессионалы, истовые работники, честные и искренние люди — мы через многое прошли, особенно с Земфирой. Еще к нам присоединилась Софья Павловна Эрнст — такой же верный друг и трудоголик — актриса моих проектов, альтер эго и вечный мотиватор. «Что уж тут скрывать или молчать (здесь цитирую Чехова), я люблю их».

Часть 2. О женщинах, которые вдохновляют

А почему, Рената, дочь свою не тянете в профессию? Мне кажется, это было бы логично.
Ну, когда нам были нужны бесплатные артистки в кино, и когда мне некуда деваться, и когда каникулы при этом… Она же учится! Я не хочу человека отрывать от учебы. Это несерьезно, во‑первых. А во‑вторых, я не из тех родителей, которые безжалостно продвигают ребенка в кино или на сцену, чтобы потом ими гордиться. Это так тяжело, особенно бездарным, так ранимо потом этим детям.

Где вы живете?
На Патриарших, недалеко, моя первая квартира, которая у меня появилась… Сколько же мне было? Тридцать семь, что ли?..

Патриаршие — ваше любимое место в Москве?
Я не могу сказать про район. Мне нравится моя квартира. И парижская мне тоже симпатична.

Парижская, наверное, как московская, с антиквариатом?
Нет, слава богу, она не забита ничем. В московской мне не хватает пространства, я все думаю, наверное, переселиться куда-то попросторнее. Я когда-то купила эти сто метров, а сейчас уже не влезаю в них.

Хотелось бы вернуться к теме «дочки-матери». Вы живете не по фильму «Осенняя соната»?
Да господь с вами! С чего вы такое взяли?

То есть у вас нет конкуренции с дочерью?
Нет, конечно. Какая может быть у меня с ней конкуренция?

Она красивая, молодая, успешная.

«Она красивая, молодая. А в чем конкурировать? Я могу встать на ее защиту и конкурировать с ее оппонентами, но никогда — со своим ребенком».

Но последнее время я защищаю ее поклонника от нее. Такой хороший мальчик: встречает, провожает. Она уезжает в Лондон сейчас учиться, и он вздохнул, сказал, что будет копить деньги, чтобы к ней ездить на выходные. Из Парижа. Это же круто, так романтично. Где такие берутся?

Вы такой стильный человек, что про любую вещь можно сказать — это Ренатино или не Ренатино.
А вот дочь бы с вами не согласилась, она не подчинилась моему стилю. «Ты во все черное одета, во все длинное, закрытая». Просто наступает такой возраст, когда нужно больше закрывать, чем открывать. И количество открытых мест уменьшается с каждым годом.

Вы часто с ней появляетесь в прессе, приходите на Бал дебютанток.
А что было делать? Она очень хотела на этот бал! Скажу честно: как же я ее отговаривала! Особенно папа старался! Но пришлось пойти. Я даже потратилась на учителя по вальсу! А вальс не пошел как-то, сложно это оказалось, я и сама его никак не могу высчитать по кружениям и шагам… Давайте уже не про нее, а то она меня за это осудит, что я ее обсуждаю и раскрываю всякие секреты.

Самый мой любимый ваш проект — вы делали его довольно давно, о нем мало кто помнит — назывался «Нет смерти для меня».
Это был первый мой документальный фильм. И пока последний, кстати.

Вы в нем разговаривали с прекрасными русскими актрисами — Мордюковой, Окуневской, Васильевой, Смирновой, Самойловой…
Все умерли уже. Только Вера Васильева жива.

Это были беседы о смерти, о старении. Важные женские темы.
И в финале наших съемок мы говорили о мечте — и все мечтали знаете о чем? О роли. Вы не поверите! Ничего им не надо было, только роль. Представляете? Какие мы проклятые все — в кино и театре. На самом деле не нужно много ролей — нужна одна, главная, как у Самойловой в «Летят журавли».

А с кем сегодня из ваших современниц вам было бы интересно поговорить?
Уникальные женщины есть у меня сейчас в спектакле — актриса Раиса Максимова, ей девяносто лет. Она сурова и абсолютный профессионал, рассказывает уникальные истории — еще дореволюционные мысли столетней давности.

«Например, про Мельпомену, покровительницу театра, — нужно служить ей верно, а если изменишь, нет мстительнее музы! Наказание последует самое жестокое!»

Это как раз для молодых актеров — вдруг прочитают наше интервью — чтобы знали… У меня есть моя покровительница — преподаватель сценречи Анна Николаевна. Когда-то она мне поставила «посыл звука» в зал, когда я начала репетировать Раневскую в «Вишневом саде». Она работала с Ефремовым Олегом — он тоже, как вы знаете, совмещал режиссуру и актерство и, когда был на сцене, просил ее контролировать спектакль. В последние годы у него был дыхательный аппарат, при этом Ефремов продолжал курить! Какой образ! Но я не договорила о совершенно выдающейся Мордюковой из моего режиссерского кинодебюта. Вот она была, конечно, клондайк, на съемках показала просто «край платка» своей личности. Вот она была настоящая Повелительница Ветров! Гений.

Из ваших современниц, скажем так, с кем сейчас, вам кажется, интересно поговорить на эту тему? С  Земфирой?
Земфира — гений прижизненный. С ней мы делали фильм «Зеленый театр в Земфире», где уже было большое интервью… А Земфира, как вы знаете, никогда не повторяется. Еще Кира Муратова — чрезвычайно дерзкая, парадоксальная и очень настрадавшаяся — вот кто бы мог ответить на многие вопросы. Ответить неожиданно. Ответить — неудобно для всех. Но она такая.

Часть 3. О любви и смерти

В ваших работах тема смерти, старости — сквозная.
Любовь и смерть. Почему только смерть? Если говорить про тему пьесы — там про любовь. Ну и про то, что временно обладание любимыми сущностями. Все мы тут временны. Пространство постепенно начинает вытеснять тебя — чтобы твое место занял кто-то другой. И эта комната, этот дом, это кольцо на руке — оно не твое, его уже надевают на следующий палец… или выкидывают.

А вы представляете себе смерть? Визуализируете как-то?
Да, для меня — это дама — своеобразная, кого-то уважает, кого-то не очень…

«Единственное, что момент встречи нужно подгадать как-то не в подлость своим близким, согласитесь. Дотянуть какую-то струну, допеть песню».

Хотелось бы покинуть любимых без «ножа в спину», а просто переместиться в другое прекрасное путешествие — я в этом совершенно не сомневаюсь. В своей бессмертности.
У меня иногда, очень редко, бывает такое состояние, когда можешь себе представить собственное небытие.
Мне бывают сны на такие темы. Например, о подвидах смерти, когда тебе сообщают, даже показывают, как ты будешь выглядеть после смерти. На поляроиде. Я видела свое фото со стеклянными глазами. Открытыми, но стеклянными.

То есть ваш главный страх — стеклянные глаза?
Это другое. Украшают же трупы. Например, одна знакомая вышла замуж за канадского парня, а там в семье какой-то бизнес. А когда она приехала в их дом, узнала, какой именно. У них был к дому пристроен такой огромный бетонный дом с трубой, и туда каждую ночь привозили умерших. И члены этой семьи — папа, мама, бабушка и дедушка — надевали перчатки, передники, уходили в ту бетонную пристройку и там — исправляли эти искалеченные тела… У них была такая специализация — по особо сложным случаям. Ты такая вся — невеста — живешь, а у тебя под боком — мама и папа твоего мужа, да и он тоже, приводят в порядок изуродованные трупы. Такой бизнес — вставляют стеклянные глаза.

Я прочитала про ваших родителей. Ваша мама с красивым именем Алиса Михайловна была челюстно-лицевым хирургом. Тоже жесткая профессия! Кровь, операции, травмы. Как ваше эстетское мироощущение выросло из этого?
Она обожает ставить смертельные диагнозы. Пьяного какого-нибудь найдет, обязательно скажет: «Труп». Сейчас я перевезла ее в дом поближе, а раньше, когда она жила в неблагополучном районе, вечно там что-то находила — ну, умерших. То там найдет, то сям. Я говорю: мама, что тебя все тянет? Пульс щупает. У меня с ней была отличная история. Ужасная зима, минус тридцать, ветер кошмарный, мы с ней идем, а в щели между магазином и домом лежит мужчина в ветровке. Синий. Она пощупала пульс, говорит: «Ну, труп». Я говорю: «Какой труп? Ты что, мама!» Начала я его трясти, орать. Проехала мимо милиция, я кричу: «Заберите! Смотрите, мужчина замерзает». Я его растрясла, он открыл глаза, и его увезли. Мы приходим домой, чай завариваем, и она говорит: но ведь это ты его растрясла, а вообще он был труп. Она говорит, что из меня вышел бы хороший врач. Что во мне есть доля сочувствия и доля беспощадности. Я сочувствую людям, мне кажется, даже больше, чем она. Она может сказать: «Ничего, не больно — терпи».

Выражаем благодарность за помощь в подготовке материала Татьяне Стрекаловской и магазину SV MOSCOW

Текст: Ксения Собчак

Стиль: Маргарита Зубатова

Ассистент фотографа: Иван Голованов

Макияж и прически: [email protected]

Ассистенты стилиста: Лиза Кологреева, Яна Панкратова, Ксения Леванова

Продюсер: Сергей Буниятов

Ассистент продюсера: Ксения Лобанова

ФОТО Лена Сарапульцева

Это была настоящая эпопея - договориться об интервью с Ренатой Литвиновой. Она согласилась - и взяла паузу на несколько недель, стремительно устроила фотосессию и снова исчезла, предложила ответить на вопросы письменно - и в последний момент все-таки назначила встречу в кафе. Изысканно-вежливая и неожиданно прямая, неузнаваемая и похожая на свой кинообраз. Миссия показалась мне почти невыполнимой: попытаться увидеть мир глазами женщины-мифа, кумира и идеала тысяч поклонников.

Вы как-то написали: «Я не стала воспринимать другого ни как врага, ни как жертву. Я стала видеть в людях прежде всего ребенка». Что вы имели в виду?

Если человек меня начинает не устраивать, я вглядываюсь и пытаюсь на него посмотреть просто, без всех вот этих доставляющих моментов. Когда-то он был беззащитен, и конечно, внутри себя таким и остался. Может быть, подойти к нему с другой стороны и не тратиться на то, чтобы раздражаться. Тратиться на негативное неконструктивно, непродуктивно и невыгодно. Надо пропускать все это. Пропускать обиду. Когда тебе наносят какую-то обиду, уметь пропустить ее мимо себя, не расстраиваться, не обижаться. Это помогает.

Теория любви

В свободной, современной, остроумной комедии Анны Меликян, получившей Гран-при «Кинотавра»-2015, целое созвездие актеров и Литвинова в главной роли. Ее героиня, психолог, рассказывает студентам о химии любви, гормонах и волшебстве, а живет… так, как живет, параллельно научным теориям. Непредсказуемо. Но вы ее точно узнаете - по шпилькам, алой помаде, таинственной улыбке и морю обаяния - тому, с чем Рената, кажется, родилась.

«Про любовь» Анны Меликян
В остальных ролях: Михаил Ефремов, Мария Шалаева, Юлия Снигирь, Владимир Машков. В прокате с 10 декабря.

Вы в себе ощущаете детское начало?

Р. Л.:

Я знаю, что люди себя проявляют то детьми, то родителями, то стариками, мне все время кажется, что я между родителем и стариком. Я не нуждаюсь в том, чтобы меня опекали. Моя модель поведения и отношения к людям такая: у меня есть потребность человека направлять. Я очень долго не прерываю, например, какие-то рабочие отношения, потому что думаю, что люди сами должны от меня оторваться. Я должна пройти с человеком определенный путь, провести какое-то время, чтобы он сам отошел от меня. Разрыв не должен быть насильственным. Но и потакать людям, которые ошибаются, нельзя. Женщины иногда терпят, когда их обижают. Но так они потакают злодейству. Я вижу в этом не мягкость характера, а слабость: не сказать плохому человеку или тому, кто тебе близок, что он ведет себя нехорошо. Он нахамил, он обидел, он был агрессивен, жаден, нечуток, черств - проглатывая это, мы потворствуем тому, что он будет поступать еще хуже. А если человек ударил кого-то? И потом находит себе оправдания. Нельзя это пропускать.

Вы умеете сказать так, чтобы человек это принял?

Р. Л.:

Да, с возрастом я даже очень умею это сказать. Хотя в личной жизни я готова на компромисс. А в работе компромиссов не люблю. Любишь - значит принимаешь человека, любишь - значит его все-таки жалеешь. Я и сама ненавижу момент, когда меня контролируют, не дают дышать свободно. Это не любовь, это просто пленение.

ФОТО Лена Сарапульцева

А вы к себе снисходительны или тоже строги?

Р. Л.:

Бог его знает, я и так, и так. Мне кажется, конечно, надо себя любить. Но с другой стороны, хочется над собой работать. И личные отношения - это всегда работа. Но не только с моей стороны. Отдавая, я все-таки жду, что должен быть обмен.

В 2000 году вы сняли фильм «Нет смерти для меня» - монологи актрис, которым тогда было уже много лет. Вам нравится общаться со старыми людьми?

Р. Л.:

Я обожаю общаться с пожилыми людьми. Они всегда могут рассказать какую-то свою историю. Когда я снимала фильм «Нет смерти для меня», некоторые так сопротивлялись! Но я их уговорила. Меня полюбила Нонна Викторовна Мордюкова, с которой я потом подружилась. А Татьяна Окуневская мне так и не простила, что так много было Мордюковой в фильме: «Я не понимаю, зачем так много этой скучной и однообразной Мордюковой». Прямо ревность, личные счеты! Окуневская была женщиной до конца. Есть люди, которые любят принадлежать, а она, наоборот, любила обладать. Была собственником. Страсти в ней кипели - можно позавидовать. А к Лидии Смирновой я пришла в первый раз, как дура, в красном платье, с помадой, с макияжем… И все: она меня ненавидела всю дорогу. Потом как-то на съемках я была уже такая измученная, зачморенная, что Мордюкова меня не узнала. Говорит: «Где Рената?» Она подумала, что я дочка Литвиновой.

Я тоже вас с трудом узнала в нашу первую встречу - ничего общего с ярким экранным образом! Вы много раз говорили, что не хотите быть как все. Что вы имеете в виду?

Р. Л.:

Мне просто не нравятся люди, которые тебя редактируют. Вот, мол, тебя осудят! Или мне говорили: «Ты должна дать опровержение. А то мало ли что про тебя подумают?» Да мне наплевать, что про меня подумают. Я не буду давать никаких комментариев. Какой я живу жизнью, с кем, куда… - нет! Я потом узнала, что женщин, которые родились в мой год Огненной Лошади, сжигали - они были негодные для семейной жизни. Я вот, видимо, не гожусь. Я хочу свободы, не хочу подходить под эти устои. Не то что все обыкновенные, а я необыкновенная, нет. Вы будьте такими, какие вы есть, - не диктуйте мне, какой мне надо быть. Понимаете?

ФОТО Лена Сарапульцева

Вы помните что-то, что вы сделали против течения, наперекор всему?

Р. Л.:

Вот когда я разводилась, были всякие слухи - я не давала ни одного комментария. Потому что не хотела ни оправдываться, ни объяснять ситуацию. Я считаю это абсолютно ниже своего достоинства.

«Любишь - значит принимаешь человека, любишь - значит все-таки его жалеешь»

А «не надо этого снимать» вам говорили когда-нибудь?

Р. Л.:

Вот как раз про «Нет смерти для меня». Продюсер позвонила в страшной панике, прямо кричала в трубку: «Что ты снимаешь? Ты же снимаешь одни говорящие головы! Это же не монтажно!» После этого я не стала показывать вообще материал. Еще мне оператора тогда дали. Я ему говорю: «Ставьте так камеру», а он меня не слушает: «Это неправильно, мы будем снимать издалека!» Ну тут уж я ему сказала: «Тра-та-та, вы будете ставить камеру так, как я скажу». И он меня быстро понял. Я потом смонтировала картину, им отдала, они мне позвонили: «Мы решили тебе выписать премию!» Стали сразу эту картину отдавать на все фестивали. Мне предлагали показывать, как эти бабушки салат режут на кухне. А я хотела, чтобы они были звезды, дивы. Красивые. Мы их красили, свет по сто часов выставляли, фильтры... Я пыталась их снять как можно красивее.

Вам что больше нравится: снимать, сниматься, писать свои сценарии, рассказы?

Р. Л.:

Мне очень нравится снимать и очень нравится писать. И рисовать еще. Eсли бы у меня не было потребности снимать свои тексты, я бы никогда этого не делала. Мне огромное удовольствие приносит сам процесс съемок, процесс «сочинительства» того, что я могу перевести в изображение. Мне одинаково важны и диалоги, произнесенные героями, и само изображение. А сниматься вообще не люблю. Это для меня просто кошмар. Мне очень нравится самой стоять за камерой. Я это обожаю.

ФОТО Лена Сарапульцева

Все выстраивать, контролировать, делать по-своему?

Р. Л.:

Да, когда я создаю свою вторую реальность. Это самое увлекательное. Кино должно быть твоим личным, авторским. Другой человек так не может увидеть. Наверное, поэтому мне неинтересно социальное кино, документальное, бытовое и не оторванное от унылой повседневности. Мне в моем кино важнее всего показать мою версию сна о жизни. Саму жизнь я могу посмотреть и так. Из окна, например, или на улице, где только и «уворачивайся от суеты, нападений и агрессии». Хотя я обожаю интересоваться людьми и их историями, во мне нет барьера - вдруг заговорить с незнакомцем. Особенно если этот человек ведет какой-то нетривиальный образ жизни, пережил потрясение или путешествие.

Но ведь фильм о судьбе звездных актрис - это же был документальный проект?

Р. Л.:

Все равно я их погрузила не в реальность! Я сделала каждой мейкап, образ. Во время мейка они готовились к тому, что они звезды, дивы, а не какие-то пожилые женщины, которые должны резать овощи на кухне. Это, по-моему, никому не интересно.

«Мне в моем кино важнее всего показать мою версию сна о жизни. Саму жизнь я могу посмотреть и так. Из окна, например»

Свою старость вы себе какой представляете?

Р. Л.:

Свободной. Все-таки главное - свободной. Я как-то своей дочери сказала: «Я с тобой жить не буду, ты уж больно у меня властная». Мне вот скоро пятьдесят, а она мне - «Где ты была? Во сколько ты пришла домой? С кем ты была?» Что это такое, говорю. Я буду старенькая, худенькая, а ты меня вот так будешь мучить: «Когда ты вернешься домой?» А я, может быть, хочу погулять, со старичками какими-нибудь познакомиться, мало ли что… Я вообще считаю, что родители должны жить отдельно от детей. Ну если ты не болен и не находишься совсем в состоянии паралича.

Вам удалось отпустить дочь?

Р. Л.:

Я ее не отпустила, а оторвала от сердца. Конечно, она тоже чуть-чуть «подстрадывала», но отрыв пережила относительно легко. В Москве она сменила одну школу, вторую, третью… А сейчас ей все нравится, ей во французской школе хорошо. Она самостоятельная совершенно, 14 лет, взрослая, у нее свое понимание, свои понятия. Я ее очень уважаю. Она, например, мне говорит, что дети не должны одеваться в бренды. Она дружит с девочкой, которая одета крайне скромно, а ее отец - владелец сети магазинов, которая даже у нас есть. И никогда в жизни не подумаешь, что этот человек - миллионер.

ФОТО Лена Сарапульцева

Вы чувствуете себя сильным человеком?

Р. Л.:

Я не претендую на то, чтобы быть сильной, но какая-то живучесть во мне определенно есть. Все равно встаешь и идешь дальше. Но сила - это значит и давить все живое, я не хочу такой силы.

Вы человек раннего развития или позднего? Как вы ощущаете время, свой возраст?

Р. Л.:

Мне кажется, я страшно изменилась. И очень много сделала для того, чтобы быть вне клише. Меня часто спрашивают про мой образ - придуман или выстрадан. Уж точно, я ни у кого его не копировала. Если женщина с любым набором внешних данных не покрасивела к 30 годам, то она просто глупа. Иногда нужно идти против всех и оказаться правой - потом.

Кем вы восхищаетесь?

Р. Л.:

Есть такие люди в моей жизни, которые преподнесли мне… показали мне такое сначала дерзкое поведение, а потом они оказывались совершенно правы. Они делали что-то и не могли по-другому. Потому что цель в жизни каждый назначает себе сам. Вот Кира Муратова, у которой фильмы смывали. И иногда она принимала такие странные решения - а потом я видела, что она была права. Земфира, например, тоже такая. Я хочу сказать, что не было ни одного ее такого искреннего поступка, который бы не был оправдан. Потому что когда ты поступаешь естественно для себя, ты всегда будешь отблагодарена судьбою во много раз. За то, что ты себя не ломаешь.

Что еще вам бы хотелось сделать в жизни?

Р. Л.:

Мне бы хотелось еще снять несколько хороших фильмов, а потом я бы пошла писать. Жила бы тихой жизнью. Сейчас я тоже пишу, но все ерунду какую-то, а чтобы писать по-настоящему, нужно уйти от всех остальных дел, отойти от суеты, предать себя некоей аскезе. Я не верю людям, которые делают сразу несколько дел. Я вообще на свой счет не думаю… Мне даже некоторые люди говорят: «Я завидую тому, как ты легко относишься к тому, что ты делаешь». Я не придаю этому такого уж значения… Я вот люблю фильмы Тарковского, но где же у него чувство юмора к себе? Или вот, например, какой добрый, какой светлый, какой ироничный Феллини, он не боялся быть смешным! Как он любит смешных людей, какие они у него трогательные… Для меня это вообще самый лучший режиссер, один из самых лучших. Или Билли Уайлдер. У него герои и серьезные, и одновременно смешные. Ведь относиться очень серьезно к жизни могут только дураки!

Едина во всех лицах

Родилась 12 января 1967 года в Москве в семье врачей. Родители расстались, когда Ренате был год. Когда она училась на сценарном факультете ВГИКа , Сергей Соловьев предложил Валерию Рубинчику снять фильм по ее сценарию «Нелюбовь» (1991). Автор 12 сценариев , в том числе к «Стране глухих» Валерия Тодоровского (1997). С 1993 года сотрудничала с Кирой Муратовой : («Увлеченья», 1994, «Три истории, 1997). Славу и Государственную премию ей принесла роль медсестры в фильме «Граница. Таежный роман» Александра Митты (2000) . Первый брак продлился всего год, во втором - с бизнесменом Леонидом Добровским – в 2001 году родилась дочь Ульяна , а в 2007 году они развелись. Еще одна ипостась Литвиновой - режиссер, в том числе концертных фильмов для Земфиры и роликов для Rado и L’Oréal (Рената была посланницей красоты марки L’Oréal Paris). Самые личные ее киновысказывания - «Богиня: как я полюбила» (2004) и «Последняя сказка Риты» (2012) . Сыграла три роли в МХТ им. Чехова, одна из них - Ромэйн в детективе Агаты Кристи «Свидетель обвинения» (даты спектаклей см. на сайте mxat.ru)